3. Социальный эксперимент и проблема моделирования
Проблема эксперимента в социологии — одна из наиболее сложных и спорных проблем. Только очень серьезная методологическая обоснованность решения этой проблемы может дать удовлетворительный результат.
В самом деле, возможен ли социальный эксперимент? Если да, то в каких формах и каких границах? Эти вопросы встали, естественно, перед эмпирической социологией с большой остротой, ибо касались существа трактовки ее подхода к действительности — подхода, опирающегося, как это было провозглашено, исключительно на факты, на опыт и т. д.«Много чернил пролито, — пишет Дж. Медж, — в диспутах относительно возможности эксперимента в социальной науке. Ученые мужи, высказываясь о научном методе, приходили к единому мнению о том, что без эксперимента научная последовательность будет неполной; таким образом, те, кто занимались социологическими исследованиями и претендовали на место в рядах ученых, естественно, пытались показать, что они также в состоянии проводить эксперимент»[CXXV]. Аналогия с естественными науками, которая все время, как призрак, стояла у колыбели эмпирической социологии, приводила
к выводу, что «возведение» социологии в ранг науки возможно только при условии усвоения ею экспериментальной процедуры, при условии доказательства того, что эксперимент возможен и необходим в социологии. Особенное увлечение экспериментом в американской социологии наблюдалось в 20—30-х годах. C этим увлечением связано и возникновение так называемых социологических лабораторий.
Однако ни тогда, ни сейчас понятие «эксперимент» не употреблялось в социологии в том значении, в каком оно употребляется в естественных науках. Сама возможность наблюдения совершенно изолированного факта в естественных условиях или искусственное воспроизведение этого факта в лабораторных условиях — дело для социологии почти недоступное. Это не означает, однако, что эксперимент вообще невозможен в социальных науках.
Ведь и в естествознании наряду с обычной, традиционной формой лабораторного эксперимента существует и такая его форма, которая иногда называется «полевое исследование» или «полевой эксперимент». В этом случае явление не изолируется от тех связей, в которых оно нормально существует, а рассматривается в естественных условиях, но в эти естественные условия как бы «вводятся» некоторые дополнительные факторы, и ученый исследует те изменения, которые происходят под влиянием этих факторов. В такой форме эксперимент возможен и в общественных науках, хотя, конечно, он приобретает здесь целый ряд специфических особенностей. Проблема изучения таких особенностей— важнейшая проблема социологии. Нельзя сказать, что эмпирическая социология нашла удовлетворительное решение этой проблемы.Прежде всего до сих пор продолжает существовать неясность в отношении форм социального эксперимента. Под понятием «экспериментальное» исследование начали очень скоро понимать либо исследование просто с точной фиксацией наблюдения с некоторым изменением его условий, либо создание определенных моделей социальных явлений. Таким образом, об эксперименте стали говорить в эмпирической социологии в довольно условном смысле. Дж. Маккинни отмечает: «Даже сегодня термин (имеется в виду «эксперимент».— Г Л.) часто применяется к эмпирическим исследованиям, к которым
10 Г. М. Андреева
145
он, ясно, не подходит, если исходить из действительно применяемой процедуры»1.
Тем не менее проблемам эксперимента уделяется большое внимание в социологической литературе. C одной стороны, разрабатываются общая схема социального эксперимента, его логика, его классификация, с другой — осуществляются и описываются конкретные эксперименты в различных областях социальных исследований. Так, например, суммируя данные об экспериментах, предпринятых при изучении общественного мнения, С. Стауффер разработал модель любого контролируемого эксперимента2. В полном виде она выглядит так:
1 См.
Г Беккер и А. Восков, Современная социологическая теория, стр. 256.2 S. A. Stouffer, Some Observations on Study Design. “Reader in Public Opinion and Communication”, p. 520—525,
Схема эта, как видно, очень обща, и гораздо большее значение имеют описания отдельных экспериментов.
В различных обзорных работах и учебниках описано несколько наиболее известных «экспериментов» в американской социологии, которые были поставлены после первой мировой войны. Выше уже говорилось в разной связи об экспериментах Морено и Хоторнском эксперименте Мэйо. Об этом последнем особенно много говорят в американской социологии и приписывают ему чрезмерное значение1. Суть дела состояла в том, что в 1924 г. Мэйо и его коллеги начали серию исследований в Хоторне на предприятиях компании «Вестерн электрик». Заказ, полученный от компании, был предельно ясен: надо было исследовать, как освещенность комнаты, где работали рабочие, влияла на производительность труда. Было выбрано три комнаты, и в каждой из них менялась степень освещенности и соответственно подсчитывалось количество продукции. Было выяснено, что прямой зависимости между освещенностью и производительностью труда нет. Тогда предприняли другой эксперимент: взяли две комнаты, одна из которых называлась «контрольной». В «контрольной» комнате условия оставляли прежними, а в экспериментальной условия освещенности изменяли. И снова никакого заметного различия в производительности труда не получили. По согласованию с компанией поставили третий эксперимент: работниц одной комнаты полностью изолировали, и в этой комнате ввели целый ряд усовершенствований не только в освещенности, но и в темпе работы, частоте перерывов и т. д. Снова видимого результата не получилось.
Объясняя эти эксперименты (длились они до 1932 г.), Мэйо пришел к выводам, которые сжато и ясно изложены У. Уайтом: «Исследователи пришли к заключению, что производительность одинакова в обеих группах потому, что в обеих группах было обеспечено участие (имеется в виду активность.
— Г Д.) рабочих, и это включение в действительности оказалось более важным, чем физические прибавки. Рабочие составляли социальную систему, система была неформальной, но было то,10*
147
что в действительности определяло отношение рабочего к его работе. Социальная система может работать против управления, но, если менеджеры заботятся о том, чтобы понять систему и ее функции для рабочего, система может работать на управление»1. Так, объясняет Уайт, родилась идея Мэйо о важности и значительности «человеческих отношений», т. е. о важности обеспечить для рабочего чувства принадлежности к той системе, в которой он работает, т. е. в данном случае к компании.
Таким образом, возникновение доктрины «человеческих отношений» прямо рассматривают как результат экспериментов Мэйо. Строго говоря, эксперимент здесь не давал основания для тех далеко идущих выводов, которые сделал Мэйо. Эксперимент действительно дал важный материал относительно того, что степень производительности труда зависит не только от условий освещенности и других подобных факторов. Все остальные выводы были сделаны Мэйо на основании более широких наблюдений над развитием современного производства, из определенным образом направленных, осознанных поисков путей для наилучшего выполнения заказа компании, наконец, на основании теоретической критики системы Тейлора. Сам же эксперимент явился типичным экспериментом социально-психологического плана, и, как таковой, он, конечно, имел определенное значение. Но в таком качестве эксперимент имеет строго ограниченные рамки, его результаты не затрагивают существенных сторон социальных отношений. Поэтому нет никаких оснований переоценивать значение этого эксперимента для социологии как науки.
В американской литературе описаны и некоторые другие эксперименты[126][127].
В 1934 г. С. Доддом был поставлен эксперимент в Сирии. Изучался вопрос о значении пропаганды сельской гигиены для привития гигиенических навыков в семьях.
Была выделена группа семей, проживающих в относительно сносных условиях, а также группа контрольных семей с более плохими жилищными условиями. И в тойи в другой группе велась пропаганда гигиены. Задача заключалась .в том, чтобы проверить экспериментально, насколько более хорошие жилищные условия способствуют формированию гигиенических навыков и как все это сказывается на смертности населения. Вывод был очевиден: смертность оказалась ниже в той деревне, где жилищные условия были лучше и где пропаганда давала более эффективные результаты.
Сходным с этим является и эксперимент Чэпина по изучению социальных последствий хорошей обеспеченности жильем[128]. Эксперимент этот был предпринят в Миннеаполисе — городе, который подвергался коренной перестройке. Вокруг плана перестройки Миннеаполиса было поднято много шуму. Дебаты вокруг этого плана велись также и среди социологов. Впоследствии был создан даже особый фильм о преобразованиях в Миннеаполисе— из серии так называемых социологических фильмов, — который демонстрировался участникам V Всемирного конгресса социологов. Чэпин принимал участие в работе по перестройке Миннеаполиса и поставил здесь свой получивший известность эксперимент: 108 семей были переселены из трущоб в общественные дома. Параллельно с ними наблюдалась 131 контрольная семья из оставшихся в старых условиях. Целью было экспериментально изучить влияние хороших жилищных условий на изменение поведения семей или, как формулирует сам Чэпин, на «улучшение общественной жизни семей».
Показателем «улучшения общественной жизни семей» было количество клубов, в которых состоит член семьи. Легко предположить, что вывод из эксперимента состоял в том, что переселение из трущоб в общественные дома, т. е. в более сносные жилищные условия, привело и к некоторому изменению в образе жизни семей, в частности к известному повышению общественной «активности» членов этих семей. Требования эмпирического и ∣B данном случае экспериментального исследования исключали, разумеется, какие-либо более широкие выводы, например о том, что трущобы вообще представляют собой ненормальные условия для существования людей,
что они приводят к созданию деморализующего человека особого «образа жизни», к деградации личности и т.
д. Тем более не были сделаны выводы о причинах существования и самой возможности трущоб в Америке. Громоздкое исследование было предпринято по существу ради плоской, банальной констатации факта. Результаты и в этом случае оказались более чем ограниченными.Из этих примеров видно, что ни в одном случае эксперимент не имел места в точном значении этого термина. Все это, по мнению Маккинни, приводило к тому, что многие социологи поняли, что «человеческое поведение большей частью не поддается тому виду контроля, который является специфичным для экспериментальной процедуры» 1. «Это, — продолжает Маккинни, — отнюдь не преуменьшает работу, проведенную, например, в «лабораториях» Гарварда и Мичигана. Это просто указывает на то, что, несмотря на чрезмерные претензии некоторых энтузиастов эксперимента, в известных отношениях его применение в социологии строго ограничено»[129][130]. Эта широта и неопределенность толкования эксперимента приводят к тому, что многие буржуазные социологи стремятся как можно точнее определить разные виды эксперимента. В учебнике Фестингера и Катца, например, различают полевой эксперимент и лабораторный эксперимент и т. д.[131]Однако зачастую эксперимент вообще не связывают с непосредственно поставленным опытом, а отождествляют его с построением определенной модели для планирования исследования.
Проблема эксперимента выступает, таким образом, в связи с проблемой моделирования социальных явлений. Этот вопрос в не меньшей степени, чем вопрос об эксперименте, является острым и дискуссионным в социологии. Принципиальная возможность моделирования социальных явлений не может быть отвергнута. Если гносеологическая сущность моделирования состоит в том, чтобы упростить проблему и решить ее при помощи другой, менее сложной проблемы, то принципиально возможен такой подход и к решению социальных проблем. Правда, здесь встает ряд трудностей методологического,
общефилософского порядка, главная из которых — опасность схематизации и упрощения социальных явлений, которые могут привести к утрате специфики этих явлений.
Традиция моделирования в эмпирической социологии тесно связана с увлечением статистическими и вообще количественными методами. Под моделированием в современной науке понимают не обязательно построение моделей, воспроизводящих внешний вид объекта, но главным образом создание моделей внутренних свойств объекта. Они не требуют поэтому обязательно физического воспроизведения объекта или явления. Моделирование может быть осуществлено путем описания внутренних свойств объекта, например, при помощи чисел. По существу уже в статистике применяется моделирование, ибо здесь вместо действий с явлениями осуществляются определенные действия с числами. Поэтому определение общих исходных принципов моделирования в социологии сторонники количественных методов связывают с акцентом на то, что моделирование социальных процессов подобно моделированию физических процессов (так же как вообще идея измерения социальных явлений апеллирует к такой же возможности в мире природы), а не на то, что в социальном моделировании много специфического. Отсюда частое заимствование чисто формальных образцов у естествознания и порой извращение идеи моделирования, превращение ее в игру с бессмысленным подражательством точным наукам. Правда, в теоретическом плане все эти вопросы, как правило, оговорены, но в практике исследований многие методологические нормы нарушаются, и тогда-то дело и кончается простым заимствованием формы математических и физических исследований.
Именно в связи с построением математических моделей снова и снова встает вопрос о возможности и границах измерения в социологии. Среди американских социологов существуют несколько различные подходы к этому вопросу. Если в работах одних простое подражание математической символике приобретает такие формы, которые вообще не могут иметь никакого научного значения, то в работах других содержатся попытки найти какие-то рациональные подходы к сложной проблеме моделирования социальных явлений.
Примеров, когда предложенные модели не имеют никакого результата, кроме компрометации самого принципа моделирования в социологии, можно привести много. В отдельных случаях эти попытки вызывают резко ироническое отношение и со стороны некоторых буржуазных социологов. Так, например, критический душ на голову сторонников математического метода в социологии выливает П. Сорокин в своей работе «Причуды и слабости современной социологии и связанных с ней наук», иллюстрируя чисто формальное усвоение «математической одежды» в некоторых социологических исследованиях. Сорокин, в частности, приводит ряд примеров из работы Курта Левина «Теория поля в социальных науках», где Левин исследует формы поведения ребенка на разных этапах его жизни и пытается изобразить некоторые закономерности такого поведения в виде математических формул. Курт Левин, будучи известным психологом (он создатель так называемой топологической психологии, представляющей собой своеобразный синтез старой гештальтпсихологии и бихевиоризма), в некоторых работах предлагает выводы, которые касаются и определенных социальных аспектов человеческого поведения. Здесь, в этой сфере (мы не говорим в данном случае о специальных психологических работах Левина), выводы эти предельно плоски. Предложенная же им математическая форма записи результатов экспериментальных исследований оказывает плохую услугу социологии, и в частности идее применения математических методов в социальных исследованиях.
Это и иллюстрирует П. Сорокин в своей книге. Он анализирует вывод Левина о том, что «разнообразие поведения возрастает со времени детства вместе с нормальным развитием». Эту несомненную и очевидную истину Левин записывает математически:
1 К. Lewin, Field Theory. “Social Sciences. Selected Theoretical Papers”, New York, 1951, p. 100.
152
Такая форма записи ничего не прибавляет к нашему знанию того тезиса, который доказывается Левиным. Это не есть доказательство предлагаемого тезиса, это еще один вид записи того же самого, причем вид неоправданный: в дальнейшем эта форма записи нигде не применяется, а если она фиксирует конечный результат, то в таком виде просто не нужна. Можно было бы с успехом сформулировать ту же самую мысль обычным путем, при помощи словесного описания, и это было бы даже точнее, ибо, строго говоря, знак
Еще по теме 3. Социальный эксперимент и проблема моделирования:
- Сущность и основные этапы моделирования
- Значение моделирования
- Власть как проблема социальной философии
- ГЛАВА СЕДЬМАЯ МОДЕЛИРОВАНИЕ СИСТЕМ
- Лекция тринадцатая Продолжение обсуждения проблемы нравственности и личностного «Я». Работа А. Н. Леонтьева «Деятельность. Сознание. Личность» как пример научного подхода к проблеме личности
- Проблема свободы в истории философии
- МЫШЛЕНИЕ ПСИХОЛОГА И ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ[I]
- Проблемы лидеров и лидерства
- Проблема познания целого в буржуазной философии
- ПРОБЛЕМЫ
- Проблема суверенитета в философии Гизо
- § 1. Социальная общность
- § 1. Социальная философия до XIX века: