Однимъ еловомъ, признать необходимую закономѣрность въ прошедшемъ значитъ признавать ее и для будущаго.

Но нашъ гносеологъ послѣдователенъ лишь въ одномъ: ему во что бы то ни стало необходимо „критиковать Маркса и согласиться съ Знммелемъ. Выражая свою соли­дарность съ этимъ писателемъ, онъ приводитъ изъ него слѣдующее мѣсто: „какъ только мы признаемъ, что дол­женствованіе есть лишь одна изъ формъ, принимаемыхъ содержаніемъ представленій для созданія практическаго міра, то становится ясно, что мы не можемъ долженство­ванію й ргіогі приписывать болѣе сильную связь съ однимъ содержаніемъ, чѣмъ съ другимъ."[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§])

Въ этомъ положеніи скрывается весь гносеологическій скептицизмъ и вытекающій изъ него практическій оппор- тюнизмъ.

Положеніе, „что мы не можемъ долженствованію а ргіогі приписывать болѣе сильную связь съ однимъ содер­жаніемъ, чѣмъ съ другимъ⁴⁴, означаетъ, что между конкрет­ными условіями настоящаго нѣтъ никакой причинной связи съ будущимъ. Не трудно видѣть, что отрицаніе такой связи приводитъ 'Тсъ полному отрицанію всякаго закона, ибо всякій законъ тѣмъ и отличается отъ простого эмппри- чеекаго наблюденія, что носитъ характеръ обязательнаго долженствованія и для будущаго. Вышеприведенное гно­сеологическое положеніе относится поэтому въ совершенно одинаковой степени ко всѣмъ областямъ науки. И мы хотѣли бы .знать, отчего г. П. Струве не сталъ на основа­ніи гносеологическаго скептицизма опровергать законы астрономіи, физики, химіи ит. д., а направилъ его исключи­тельно противъ матеріалистическаго пониманія исторіи?

Другое противорѣчіе. Если г. П. Струве не находитъ возможнымъ предсказать будущее, то почему же онъ такъ настойчиво доказываетъ невозможность въ будущемъ соціаль­ной революціи?

Если онъ далѣе не считаетъ возможнымъ „ а ргіогі приписывать болѣе сильную связь съ однимъ содержаніемъ,

чѣмъ съ другимъ[***************************], то на какомъ основаніи онъ связываетъ невозможность соціальной революціи съ притупленіемъ общественныхъ противорѣчій?

Мало того, г.

Такъ въ своемъ предисловіи къ книгѣ г. Бердяева онъ приводитъ филпстерски-тривіальную каррикатуру на со­ціалистическое общество изъ „Заратустры*.

Стало быть онъ, „критикъ*, — вмѣстѣ со скептикомъ Фридрихомъ Нитше—чуть ли не лучше пасъ, „догматиковъ* и „доктринеровъ*, знаетъ, какъ будутъ выглядѣть члены соціалистическаго общества *).

Итакъ, г. П. Струве тоже предсказываетъ будущее и тоже связываетъ его съ настоящимъ, вопреки своимъ гносеологическимъ предпосылкамъ. Нашъ критикъ не составляетъ исключенія. На такое вопіющее противорѣчіе обреченъ всякій скептикъ, потому что ни наука, ни обыден­ная жизнь ни шагу сдѣлать не въ состояніи безъ того или другого убѣжденія относительно будущаго. Тѣмъ чело­вѣкъ и отличается отъ животнаго, что онъ освѣщаетъ свои поступки своими соображеніями о будущемъ и при­способляетъ къ будущему свое настоящее. Чистые эмпирики, чуждые всякаго „догматизма“ и всякихъ предсказаній, вѣрующіе въ дѣйствительность только даннаго момента суть животныя.Это животное состояніе дѣятельно и настойчиво проповѣдуется скептической гносеологіей, и это же животное состояніе отразилось во всей декадент­ской литературѣ, сущность которой состоитъ въ полпомъ отрицаніи разума, цѣльности чувства, планомѣрности дѣя­тельности и въ лихорадочной погонѣ за отдѣльными моментами.

Главной причиной этого сильнаго по размѣрамъ тече­нія является умственное и нравственное вырожденіе буржуазіи съ одной стороны и борьба противъ нея дролб- таріата съ другой.

Буржуазія инстинктивно чувствуетъ, что не ей при­надлежитъ будущее, что въ ея распоряженіи только на­стоящее; ея идеологи признаютъ поэтому конкретнымъ и дѣйствительнымъ только настоящій моментъ. Когда же этимъ господамъ приходится защищать настоящее положе­ніе вещей, то они вопреки гносеологическому скептицизму предсказываютъ будущее, но предсказываютъ его въ от­рицательномъ смыслѣ, т.

Когда надо оправдать законность и необходимость существующаго строя, г. П. Струве „вполнѣ послѣдова­тельный детерминистъ[†††††††††††††††††††††††††††] по отношенію къ прошедшему. А когда требуется опровергнуть научное обоснованіе соціа­лизма, онъ допускаетъ абсолютную свободу дѣйствій, на­правленныхъ на будущее.

Чтобы уничтожить научный базисъ соціализма, онъ доказываетъ съ гносеологической точки зрѣнія невозмож­ность предвидѣть будущее. А чтобы доказать несостоя­тельность соціалистическаго идеала, онъ предсказываетъ невозможность соціальной революціи. Такова логика и послѣдовательность защитниковъ буржуазіи.

Чтобы больше не возвращаться къ вопросу о свободѣ и необходимости, считаемъ нужнымъ сказать тутъ же нѣсколько словъ о мнимомъ противникѣ г. П. Струве, о г. Булгаковѣ.

Споръ между г. П. Струве и г. Булгаковымъ проис­ходилъ главнымъ образомъ на почвѣ такъ называемой гносеологіи.

Г. Булгаковъ былъ въ то время *) критицистомъ въ

чистомъ видѣ, т. е. стоялъ на точкѣ зрѣнія кантовскаго дуализма. Г. П. Струве примкнулъ къ субъективному идеализму, который, какъ нами уже было упомянуто, пред­ставляетъ наиболѣе логическій выводъ изъ кантовскаго апріоризма.

Именно это разлпчіе лежало въ основѣ ихъ полемики. Ирощеголявъ другъ передъ другомъ и передъ читателями гносеологической терминологіей и наговоривъ другъ другу цѣлые вороха комплиментовъ („критики" всегда другъ друга хвалятъ), спорящіе закончили свою полемику трога­тельнымъ согласіемъ.

Г. Булгаковъ уступилъ г. П. Струве и для этой уступки даже подмѣнилъ свою собственную мысль.

Возражая профессору Штаммлеру, г. Булгаковъ, какъ намъ извѣстно, писалъ: „Законъ развитія общества говоритъ не то, что выйдетъ безъ нашихъ дѣйствій, а изъ нашихъ дѣйствій. И всякій разумный человѣкъ согласится, что можно энергично дѣйствовать скорѣе въ томъ случаѣ, когда знаешь, что дѣло увѣнчается успѣхомъ, чѣмъ'тогда,

нѣе. Наши легальные писатели назвали г. П. „правдоиска-

тельствующимъ". Они не въ состояніи отличать легкомысленную, развращающую искателя и читателя, перемѣну убѣжденій отъ серьезнаго исканія истины.

*) „Новое Слово* 1897, № 8, стр. 208.

**) „Новбе Слово", 1897, № 8, стр. 194.

когда дѣйствуешь наудачу". Г. Булгаковъ тогда слѣдова­тельно полагалъ, что дознаніе объективной необходимости обусловливаетъ успѣшность дѣйствія, вопреки профессору ІПтаммлеру, думающему, что познаніе объективной необ­ходимости противорѣчивъ цѣлесообразной исторической дѣятельности.

Ясно, что г. Булгаковъ далъ превратное толісованіе своей собственной высказанной годъ тому назадъ мысли, лишь бы г. П. Струве не заподозрилъ его въ прежней приверженности къ Энгельсу. Какъ бы тамъ нп было, г. П. Струве и г. Булгаковъ оказались вполнѣ соли­дарными.

Трогательное согласіе произошло на почвѣ отношенія къ теоріи. Г. П. Струве оперируетъ заимствованными имъ у Зиммеля категоріями необходимости и свободы. Если перевести эту гносеологическую терминологію на простой языкъ, это значитъ: необходимо то, что есть, и неизвѣстно то, чтб будетъ. Жизнь и теорія не имѣютъ поэтому ни­какой обязательной причинной связи.

Къ этому же воззрѣнію пришелъ и г. Булгаковъ, за­кончившій свою полемическую статью противъ г. П. Струве такимъ образомъ: „Итакъ, наука и жизнь не тождественны и непротивоположны: онѣ различны“ [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]) (курсивъ нашъ). Впослѣдствіи г. Булгаковъ объявилъ всякое научное пред­сказаніе будущаго „шарлатанствомъ“ и „знахарствомъ"[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§]). Мысль о коренномъ различіи науки и жизни, о невозмож­ности руководствоваться въ практической дѣятельности теоретическими принципами не нова и нисколько неори­гинальна. Ее высказывалъ напримѣръ еще Катковъ, про­тивъ котораго Писаревъ приводилъ слѣдующіе интересные аргументы: „Когда въ XV вѣкѣ нашлись чудаки, которые’ хотѣли печатать книги, вмѣсто того чтобы переписывать ихъ, тогда, по мнѣнію „Московскихъ Вѣдомостей", надо было отвѣчать имъ: „вы все врете! — это теорія, жизнь съ ея фактами говоритъ намъ, что книги должны непремѣнно переписываться". Когда въ томъ же вѣкѣ Колумбъ выпра­

шивалъ себѣ два корабля у испанскаго правительства, чтобы открыть цѣлый новый міръ, тогда надо было непре­мѣнно отвѣтить ему, что жизнь съ ея фактами запрещаетъ открывать новыя земли.

Какъ вы думаете, читатель, кто правъ: Катковъ или Писаревъ? Если вы думаете, что правъ Писаревъ, а не­правъ Катковъ, то вы согласитесь также, что гг. П. Струве и Булгаковъ глубоко ошибаются.

V.

Основная мысль въ предисловіи г. П. Струве къ книжкѣ г. Бердяева осталась та же, что въ статьѣ „Свобода и

историческая необходимость.^u[††††††††††††††††††††††††††††]) Онъ прибавилъ къ ней лишь поистинѣ невѣроятную путаницу понятій.

Чтобы не быть голосовнымп, мы выписываемъ одну страницу изъ этого философскаго трактата, и читатель самъ увидитъ, до какой степени трудно разбирать подоб­наго рода произведенія.

„Насколько высоко я ставлю эту спиритуалистическую традицію (рѣчь идетъ о „платоно-кантовекои“ традиціи) въ метафизикѣ, гдѣ она, по моему мнѣнію, должна безу­словно торжествовать, настолько ошибочной я считаю ее въ теоріи познанія, гдѣ она въ послѣднее время—съ лег­кой руки Лотце и неокантіанцевъ—завоевала себѣ господ­ствующее положеніе. [‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡]) Для обозначенія этой объективно­сти не бытія, а идеальной (или формальной) обязатель­ности нѣмецкій языкъ обладаетъ особымъ выраженіемъ §еЧеп (Gθltung, giltig), непереводимымъ на русскій языкъ (Владиміръ Соловьевъ впрочемъ пытался ввести неологизмъ: „значимость"). Аксіомамъ или нормамъ при­суще, учитъ Виндѳльбандъ, не бытіе, а обязательность (Сг1і;ип£). Проблема философіи есть обязательность аксіомъ (Ргаеіисііеп, 255). Обязательность есть общій предикатъ нормъ дознанія, этики и эстетики, и въ этой обязатель­ности и состоитъ ихъ объективность. Понятіе §ѳНеп впер­вые съ полнымъ пониманіемъ его специфическаго гносео­логическаго смысла ввелъ Лотце (не забудьте, читатель, что все это написано подрядъ Л. А.), связавшій это понятіе съ Платоновскимъ ученіемъ объ идеяхъ (см. его логику гл.

Ideenwelt)- Указаніемъ на фундаментальное значеніе этого построенія Лотце для нормативной теоріи познанія я обя­занъ Б. А. Кистяковскому, который самъ въ своихъ со­чиненіяхъ (сколько ихъ?) является искуснымъ защитни­комъ этой точки зрѣпія. Учитель Кистяковскаго, Виндель- бандъ, всецѣло усвоилъ себѣ построеніе Лотце (см. его Веіі^га^е гиг Бейте ѵоіп пе£аПѵеп ІІгШеіІ въ АЪ1Ь€^^(1ІІ^п^еп zurРЫІозорЫе. РгеіЬііг^ 1884, з. 184) и[§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§] истолковавъ Канта съ точки зрѣнія этого построенія, соз­далъ особую, чрезвычайно изящную и свободную отъ про­тиворѣчій историческаго Канта форму кантіанства, съ неподражаемымъ литературнымъ совершенствомъ изложен­ную въ классическихъ „Прелюдіяхъ*⁴. То, что gilt, есть безвременное, вѣчное". *)

Довольно! Подвергнуть критикѣ одну эту страницу значитъ разбирать „Ргаеіийіеп" Виндельбанда, „Логику"Лотце, „Веійта£’Ѳ‘ еіс"того же Виндельбанда. Но это не все. Необходимо также коснуться Канта, какъ учителя Виндельбанда, и Платона, у котораго многое заимствовалъ Лотце и т, д.

Но что же сказалъ самъ г. П. Струве, кромѣ того что Виндельбандъ учитель Кистяковскаго? Ровно ничего. И точно такимъ образомъ написано все предисловіе съ на­чала до конца. Г. П. Струве тревожитъ мертвыхъ и жи­выхъ, выхватываетъ изъ каждаго сочиненія по одной фразѣ и склеиваетъ выхваченныя мѣста богъ его только вѣдаетъ по какой ассоціаціи. Поэтому мы оставимъ весь этотъ безсвязный вздоръ въ сторонѣ и поговоримъ, на­сколько позволяютъ размѣры статьи, о тѣхъ пунктахъ* которые касаются непосредственно марксовой теоріи.

Повторяя за всѣми „критиками"ту мысль, что мате­ріализмъ Маркса-Энгельса разсматриваетъ содержаніе пб- знанія субъекта, какъ точное отраженіе въ зеркалѣ, г. П. Струве категорически утверждаетъ: „Эту теорію Марксъ и Энгельсъ дѣйствительно раздѣляли и неоднократно вы­сказывали въ самой наивной формѣ"[*****************************]). Это безусловная неправда.¹

.Марксъ и Энгельсъ, — именно потому, что они были

матеріалистами,—не могли стоять и не стояли на точкѣ зрѣнія наивнаго реализма.

Матеріализмъ покончилъ съ антропоцентрическимъ мі­ровоззрѣніемъ (которое въ той или другой формѣ всегда двойственно идеализму) и, покончивъ съ нимъ, онъ не ^{можетъ с}та^{вить человѣка от}д^ѣльно И ^нЄЗ^авИ