2. Конкретный подход и „абстрактный эмпиризм"
Неопозитивистская школа в американской социологии, представленная Дж. Ландбергом, С. Доддом, П. Лазар,сфельдом, Н. Рашевским и другими, претендует в значительной мере на почти монопольную разработку методологии эмпирических исследований.
Именно по отношению к сторонникам этой школы и употребляется понятие «методологи», обозначающее специфический вид профессии социолога, занимающий особое место в системе разделения «социологического труда». Основные идеи, касающиеся проблем методологии эмпирической социологии, были разработаны значительно раньше. В 1932 г. из Венского кружка неопозитивистов вышла работа О. Нейрата «Эмпирическая социология», где были изложены основные теоретические обоснования возможности и необходимости эмпирической социологии и охарактеризованы основные черты эмпирического исследования,
Именно Нейрату принадлежит резкая критика «традиционной» социологии за ее «метафизический и спекулятивный характер». Нейрат критикует эту социологию с позиций неопозитивизма, т. е. прежде всего он подходит к ней с требованием «доказательности», трактуемой в духе неопозитивизма. В оснащении социологии большей доказательностью Нейрат видит залог превращения ее из спекулятивной в подлинно научную дисциплину. Доказательность же возрастет, если социология будет оперировать не общими понятиями, а эмпирическими, проверяемыми фактами. Самому Нейрату казалось, что он стремится к развитию социологии «на материалистической основе»1. Однако «материализм» эмпирической социологии, понимаемой таким образом, есть лишь мнимый.
Одна из основных идей Нейрата — непригодность и неприменимость в социологии общих понятий, таких, как «война», «класс», «нация». Для Нейрата оперирование такими понятиями есть дань «метафизике», спекуляции, т. е. идеализму. Действительно, идеалистический характер «традиционной» социологии проявлялся, между прочим, и в том, что она возводила настоящие леса спекуляций вокруг этих понятий.
Но преодоление идеализма вовсе не достигалось простым отбрасыванием общих понятий в социологии.То, что предлагал сам Нейрат, было лишь другой разновидностью идеализма, так же как всякая неопозитивистская критика философского идеализма давала лишь идеализм в иной форме. Понимание задач научной социологии, предложенное Нейратом, ярко иллюстрирует эту мысль. Социология должна заниматься описанием «поведения людей в определенный момент времени, их привычек, их образа жизни, их производственного процесса и т. д., чтобы затем поставить вопрос, как вследствие взаимодействия этих привычек с другими обстоятельствами возникают новые привычки»[178][179]. Мы уже показали выше, что сведение социологии к изучению поведения людей есть также идеалистический подход к пониманию общественной жизни. Единственной точкой зрения материализма >в социологии является точка зре
ния, открывающая в обществе действительно первичные, действительно материальные отношения и выводящая из их характера понимание всех остальных форм обществ венной жизни, объясняющая с этой точки зрения, в част*» ности, и человеческое поведение. Для выполнения же задач, поставленных Нейратом, нужна эмпирическая социология, построенная на серии эмпирических иссле-> дований, добывающих факты, которые можно проверить, и отказывающаяся от оперирования такими категория-’ ми, которые эмпирически проверить нельзя. Социологии, по мнению Нейрата, придается этим физикалистский смысл — она уподобляется естественным наукам.
Эти идеи Нейрата нашли свое развитие и продолжение в американской социологической школе неопозитивизма. Попытки проанализировать ее основные черты довольно часто предпринимаются со стороны различных представителей других школ американской социологии, и в зависимости от меры оппозиционности автора неопозитивизму определяется мера критичности обзора. Довольно четкое определение основных черт методологии неопозитивистской школы дает Дж. Маккинни, характеризуя в следующих чертах «аскетическую методологию» этой школы: «1) общественные явления подчиняются законам природы; 2) не существует различия между науками, относящимися к людям, и науками, относящимися к другим явлениям, и 3) субъективные аспекты общественных явлений могут изучаться научно только -на основе их объективного открытого проявления»1.
«Социологический неопозитивизм имеет свои исторические корни в трех элементах, — пишут П. и Б. Вэлиен, — в количественном подходе, в бихевиоризме и прагматизме»[180][181].Признаки исследования, построенного на этих принципах, дает П. Лазарсфельд: «Я буду понимать под микросоциологическими исследованиями исследования, имеющие дело с человеческим поведением в современных ситуациях, использующие количественные методы везде, где возможно, и пытающиеся систематизировать качественные 'процедуры везде, где это требуется»[182].
Таким образом, совершенно определенно вырисовываются по крайней мере две основные черты методологии неопозитивистской социологии: использование количественных методов и бихевиоризм, т. е. анализ субъективных аспектов поведения с точки зрения специфически понимаемого его объективного проявления. Что касается прагматизма, то замечание П. и Б. Вэлиен относится не столько собственно к методологии неопозитивизма, сколько к пониманию им роли и места социальной науки в общественной жизни, соотношения ее C политикой, о чем шла речь выше.
Преувеличение роли количественных методов в социологии вытекает из двух важнейших общефилософских предпосылок неопозитивизма: из признания необходимости принципов верификации и операционализма. Принцип верификации в философии неопозитивизма получил значительную разработку и является одним из краеугольных камней в здании этой философии. Впервые принцип верификации был сформулирован Шликом и Виттгенштейном, а затем получил дальнейшее развитие в работах членов Венского кружка. Принцип верификации был определен Шликом как принцип проверки истинности или ложности предложений путем получения конечного числа высказываний, фиксирующих данные наблюдения. Эти данные могут быть получены в результате непосредственного чувственного опыта. Допустимыми знаниями, следовательно, являются только те знания, которые могут быть верифицированы, т. е. каждое из которых может быть проверено эмпирическим путем, путем прямого сопоставления с данными чувственного опыта.
Наука не может принять и должна отвергнуть те положения, которые не поддаются верификации. C этой точки зрения Шлик отвергал какие бы то ни было усилия философии в !построении «метафизической» системы мира. Эти усилия, по его мнению, порочны, так как суждения относительно «основных элементов» мира не могут быть проверены путем непосредственного опыта. C самого начала поэтому принцип верификации оказался тесно связанным с эмпиризмом. Как видно, при таком подходе непосредственному чувственному опыту придается решающее значение. Эмпиризм возводится в ранг единственного и основного принципа получения данных,
Методологическая порочность такой неопозитивистской трактовки принципа верификации совершенно очевидна 1. Всеобщие законы науки фактически объявляются бессмыслицей, так как, с точки зрения неопозитивистов, для любого осмысленного предложения находится метод проверки его истинности, причем проверка допускается только непосредственным чувственным опытом. Если же такой «метод проверки» не найден (а он не может быть найден во всех случаях, когда речь «идет об общих законах), то предложения объявляются бессмысленными. При таком подходе законы в лучшем случае могут толковаться как формальные правила, лишенные содержания. Из теории познания по существу выкидывается такой критерий истины, каким является практика.
Что же касается самого эмпиризма, то он приобретает специфическую окраску: всякое эмпирическое наблюдение должно просто фиксировать определенное количество случаев, а исследование по существу невозможно. Исследование всегда предполагает проникновение в сущность явлений, но суждения о сущности не могут быть верифицированы. Могут быть верифицированы лишь суждения о фактах. Так из методологически порочного толкования принципа верификации вытекает методологически порочное же понимание эмпиризма.
Как видно, основная идея эмпирического исследования в социологии (в ее трактовке буржуазными социологами) в философском отношении непосредственно связана прежде всего с неопозитивистским принципом верификации.
Дж. Ландберг, например, просто говорит как о само собой 'разумеющемся: «Поскольку верификация, с точки зрения специалистов, есть сущность научного знания, прогресс науки характеризуется возрастанием того требования, чтобы автор обобщений определял шаги, посредством которых он достигает их»[183][184]. Но вседело в том, что каждый шаг, который предпринимает исследователь в процессе обобщения, должен допускать верификацию.
Единственными «данными» в социологии признаются лишь данные непосредственного чувственного опыта. JIa- зарсфельд, правда, утверждает, что понятие «данные» весьма спорно в социологии, но спорными являются некоторые технические вопросы. Принципиально все социологи-неопозитивисты (а практически и огромная масса социологов-практиков, не занятых специально методологическими проблемами) за единственно достоверные «данные» в социологии принимают лишь данные, полученные именно непосредственным чувственным опытом. Таким образом, абсолютизация чувственной достоверности приводит и к абсолютизации эмпирического исследования в социологии. Оно, по мнению социологов-неопозитивистов, само по себе в состоянии давать истину.
Понятно, что при этом подходе соответственно решается и ∣Bθ∏poc о методах эмпирического исследования. Если абсолютизированы данные, получаемые путем лишь чувственного опыта, то средством добывания таких данных, конечно, тоже становятся весьма специфические средства. Это те самые технические приемы, которые и фигурируют в эмпирических исследованиях. Эти приемы по своей природе именно таковы, чтобы охватить непосредственно данное, описать его, 'в лучшем случае измерить, сосчитать, расположить определенным образом. Эти приемы, разумеется, необходимы, но они недостаточны в научном исследовании. Общая оценка совокупности данных не может быть дана при помощи одной лишь техники. Теоретическое осмысление материала требует включения специфических теоретических методов в самом процессе исследования.
Но такой вопрос не ставится теоретиками неопозитивистской социологии, ибо в рамках неопозитивистских принципов теории познания эмпирическое исследование и не может претендовать на иную задачу, кроме фиксации случаев.В этой связи социологи-неопозитивисты заняты именно тем, чтобы общие, широкие понятия, характеризующие какие-то черты социальной жизни, перевести в такие, которые можно верифицировать. П. Лазарсфельд, ссылаясь на К. Гемпеля, говорит, например: «Когда мы переводим термины, подобные таким, как «личность», или
«закон», или «причина», с повседневного языка в научное употребление, мы должны всегда принимать такие решения, за которые мы несем !ответственность. Мы даем определенные значения этим терминам так, чтобы сделать их более точными и более легко поддающимися верификации и доказательству» 1. Насколько это удается Лазарсфельду и его коллегам, мы увидим несколько ниже. Таким образом, сама потребность социологии в эмпирических исследованиях особого рода здесь органически вытекает из одного из основных теоретических^ принципов философии неопозитивизма.
Другой, не менее важной теоретической предпосылкой социологического неопозитивизма является опера- ционализм[185][186]. Идея операционализма, разработанная впервые американским физиком-экспериментатором П. Бриджменом применительно к физике, как известно, стала одной из отправных точек теории познания в неопозитивистской философии. Все познание, по мнению Бриджмена, сводится к совокупности операций, которые производит человек в процессе своей деятельности. Термин «операция» понимается не в широком смысле слова, а в узком, как «инструментальная операция». Поэтому в основу определения понятий Бриджмен кладет физические операции измерения: то, что человек обозначает понятием, определяется наблюдением того, что он делает с объектом, а не тем, что он говорит о нем.
По Бриджмену, мы не можем знать значения, смысла понятия до тех пор, пока не укажем операции, которые выполняются при употреблении этого понятия. Собственно, и само определение любого предмета есть всегда обязательное указание операций, при ,которых этот предмет возникает. Понятие «давление газа» ничего не говорит, пока не установлены операции, как его измерить. Также температура не свойство тела, а лишь показание термометра. Таким образом, 1) только операция придает смысл понятиям и 2) операционализм запре-
щает употреблять 'понятия, о которых нельзя дать отчет путем операций.
По существу операциональный анализ предлагается Бриджменом в качестве универсального средства познания. Он рекомендовал перенести требования операционального анализа из физики во все другие области знания. «Я уверен, — заявлял Бриджмен, — что многие вопросы относительно социальных и философских проблем будут найдены бессмысленными, если их исследовать с точки зрения операций. Если операциональный способ мышления будет применен во всех областях исследования, так же как и в физике, то это, несомненно, приведет к ясности мысли»1. Идеалистический характер такой концепции достаточно очевиден: в конце концов значение понятий сводится к серии операций, а поскольку эти операции производятся всегда каким-то индивидом, постольку значение понятия сводится по существу к опыту этого индивида.
«В общем под любым понятием, — писал Бриджмен,— мы подразумеваем не больше чем ряд операций; понятие синонимично соответствующему ряду операций... Значением суждения является его проверяемость»[187][188]. Эти идеи Бриджмена в 30-х годах были перенесены в социологию, в частности Д. Ландбергом. Выступая с резкой критикой в адрес старой социологии, Ландберг критиковал ее за то, что употребление традиционных социологических понятий приводит ее к «субъективизму». Этот «субъективизм», по мнению Ландберга, объясняется тем, что социологи оперируют понятиями, значение которых по-разному воспринимается разными людьми или в разных ситуациях. Социология не может существовать дальше как наука, имея дело с понятиями такого рода; все понятия и здесь должны определяться в терминах операций, при помощи которых добываются данные. «Единственный способ определить что-нибудь объективно — это определение в терминах операций» [189], — пишет Ландберг. Именно таким образом, по его мнению, опре-
Делились Понятия в естественных науках: Эйнштейн показал, что пространство — это то, что измеримо линейкой, время — это то, что измеримо часами, и т. д. Подобно этому и в социологии следует признать, что интеллект— это то, что измеряется тестом интеллекта. Что же касается существующего положения в социологии, то главный ее порок, с точки зрения Ландберга, состоит в том, что здесь обязательно хотят раньше «определить» то, что нужно измерить: «Нет более обычной пошлости в социологии, чем замечание, что для того, чтобы измерять, мы должны определить, описать или «знать», что мы измеряем» 1. Вое это, по мнению Ландберга, и порождает неопределенность, неточность понятий социологии: они несут «эмоциональную» или «спекулятивную» нагрузку, а социологи слишком большое значение придают «пониманию» и «проникновению». Ландберг же полагает, что, поскольку единственной реальностью общественной жизни является поведение, то и нет необходимости утруждать себя такого рода анализом. Дело, как он считает, не в том, что нужно противопоставлять измерение «пониманию», «знанию», но в том, чтобы усвоить ту истину, что «измерение есть путь определения, описания и «знания»...» [190][191]. Поэтому исследователь не должен сначала понять и определить то, что он хочет измерить, а лишь потом измерять, но он вообще должен ограничиться одним измерением, ибо это и будет определением и пониманием в то же самое время.
Ландбергу известно, что одно из возражений, которое обычно приводится в этом случае, состоит в том, что существуют явления, в разной степени поддающиеся измерению, и социальные науки чаще всего имеют дело именно с такими явлениями, которые не поддаются измерению (способности, склонности, отношения и т. д.). Но он считает, что эти возражения основаны опять-таки на том ошибочном мнении, что сначала люди хотят определить, а лишь потом измерить. C его точки зрения, ко всем явлениям .следует подходить одинаковым путем, т. е. надо начать измерение, а в ходе его и будет выработано определение. Но это и есть абсолютизация операционального подхода, открывающая дорогу такому
пониманию количественного метода в социологии, когда он не дополняет, а подменяет качественный анализ.
Идея поиска эмпирического референта для каждого социологического понятия стала одной из центральных идей «научной социологии». Маккинни отмечает, что опе- рационализм, хотя «и не был успешно включен в какое- нибудь из важных исследований социологии, он тем не менее оставил свой след» 1. «Эта ориентация присутствует в скрытом виде в работе Стауффера и его сторонников, Мертона и Лазарсфельда и даже во всеохватывающей систематической теории Парсонса»[192][193]. Нас прежде всего сейчас интересует вопрос о том, как идеи опера- ционализма проявились непосредственно в эмпирических исследованиях. Для этого важ'но выяснить их оценку теоретиками эмпирической социологии — социологами- неопозитивистами.
П. Лазарсфельд неоднократно обращался к идее операционального анализа. В одной из своих работ он замечает, что спор об операционализме в социологии может быть решен только при помощи математических моделей. Приводя формулировку Ландберга о том, что «интеллект есть то, что измеряется тестом интеллекта», Лазарсфельд размышляет: «Если это так, тогда имеется столько видов интеллекта, сколько существует тестов. Если нет, тогда каково отношение между различными тестами и «основополагающим» понятием? Точный ответ может быть дан только в терминах математических моделей...» [194]
Позиция Лазарсфельда по отношению к операциона- лизму, как видно, несколько менее категоричная, чем, например, у Ландберга. Он не отрицает определенной значимости достаточно общих понятий в социологии. Выше уже приводились его суждения относительно таких понятий, как «личность», «закон», «причина» и т. д. Лазарсфельд предлагает идти по пути различения микро- и макросоциологии. И все эти общие понятия социологии играют роль именно не в микро-, а в макросоциологиче- ских исследованиях, ибо «макросоциология... содержит
усилия открыть общие законы, которые управляют Про* щлыми или 'будущими тенденциями 'общественного развития» 1. Но, не говоря уже о том, что само по себе такое противопоставление неправомерно, важно обратить внимание еще и на следующее рассуждение Лазарсфельда: «Я не отрицаю важности макросоциологии в этом смысле, но я допускаю, что невозможно иметь с ней дело посредством тех исследовательских процедур, которые я обсуждаю в настоящей работе»[195][196]. Обсуждаются же в данной работе традиционные технические приемы эмпирического исследования. Следовательно, в этой области Лазарсфельд просто отказывается обсуждать вопрос об общих законах, общих понятиях социологии. Сфера применения операционального анализа, таким образом, ограничивается, но он полностью принимается в области эмпирических исследований.
Такая позиция, разумеется, не снимает совершенно определенной ориентации, а именно неопозитивистской ориентации, в социологии со всеми ее атрибутами[197]. Довольно убедительную картину операционализма в социологии дал в критическом плане П. Сорокин. Эта критика предпринята человеком, чьи методологические позиции са'ми ∣πo себе должны быть подвергнуты серьезной марксистской критике. Однако ряд очевидных несуразностей, связанных с применением операционального анализа в социологии, схвачен довольно точно. Основная идея Сорокина — невозможность операционализма в психосоциальных науках. Аналогии с естествознанием здесь быть не может: сами операции, устанавливающие зна
чение понятий, слишком различны в естественных и социальных науках. Врач, желая измерить температуру, совершает «операцию» — он ставит термометр; но нельзя Бсерьез считать «операцией», если этот врач для измерения той же температуры задает пациенту или его друзьям вопрос о том, какова эта температура.
Социолог же, как утверждает Сорокин, имеет дело именно с «операциями» подобного рода. Он едко высмеивает тех, кто пытается дать, например, операциональное определение «счастья и приспособленности в браке»: здесь возможна одна-единственная «операция» — «спросить у друзей» или «спросить саму пару» [198]. Сорокин справедливо считает, что социологи, увлекшиеся операцио- нализмом, забыли о его «действительных границах», а именно о том, что в естественных науках многие открытия стали возможны только потому, что операциональный метод был дополнен другими методами; что важны эксперименты не ради экспериментов, а ради подтверждения определенных идей; что любой эксперимент имеет дело с узкой областью и может иметь ограниченное значение; что применение эксперимента не исключает необходимости теоретических посылок, они проверяются экспериментом (даже в естественных науках) и т. д. Подобная критика явно недостаточна. Более того, излагая далее свои позиции, Сорокин в значительной мере сводит на нет ее значение своей аргументацией. Однако по крайней мере внешне многие уязвимые места в рассуждениях опера- ционалистов-социологов схвачены здесь верно.
Таким образом, оба исходных принципа — верификация и операционализм — диктуют осуществление таких исследований в социологии, которые доставили бы точно измеряемые и эмпирически проверяемые факты. На этом основании эмпирическую социологию считают единственно достоверным и научным знанием об обществе. На первый взгляд и стремление к максимальной точности в исследованиях, и апелляция к факту, к опыту выглядят вполне обоснованной претензией. Действительно, что касается тенденции измерить с максимально возможной точностью определенные количественные отношения в социальных явлениях, то она является как будто бы гарантией успеха в выводах относительно общих зако
номерностей исторического развития, относительно предвидения будущего и т. д., но именно с максимально возможной точностью и именно ради познания объективных закономерностей социальной действительности. При соблюдении этих двух условий эмпиризм может явиться важным принципом познания и изучения объективного мира. При отсутствии этих условий эмпиризм в социологии становится эмпиризмом позитивистского толка и приводит не к конкретному, а, напротив, к крайне абстрактному подходу в исследовании общества. Он превращается, по выражению Р. Миллса, в «абстрактный эмпиризм».
Кроме фетишизации измерения в социологии этот абстрактный характер эмпиризма проявляется, как уже отмечалось, в трактовке социальных явлений с точки зрения бихевиоризма и извращении соотношения субъективного и объективного в социальном исследовании. Формально отрицание старого традиционного психологического подхода к обществу, когда все социальные явления рассматривались только с точки зрения психики индивида, его мотивов, устремлений, оценок, чувств и т. д., было объяснено именно стремлением найти объективные основы человеческого поведения. Но все дело в том, что сами эти объективные основы прняты превратно. Методологическая несостоятельность бихевиоризма, когда поведение объясняется механической реакцией на стимулы внешней среды, во много крат возрастает, если при помощи этого принципа хотят рассмотреть не просто индивидуальный акт поведения, но всю социальную деятельность людей. Критерий объективного при исследовании общественных явлений нельзя получить механическим суммированием объективных основ поведения индивидов.
В социологическом плане отыскание объективных основ человеческой деятельности означает нечто иное. Общественная жизнь предстает как совокупность многообразных форм действий, поступков и отношений реальных индивидов. Однако только определенный ряд этих отношений составляет действительно объективную основу всех других действий и отношений. Это отношения, которые складываются независимо от сознания людей,— производственные отношения. Поэтому единственным критерием объективного в социологии является
именно это качество общественных отношений — складываться независимо от сознания. Следовательно, действительное истолкование многообразных действий и поступков людей с точки зрения их объективной обусловленности есть выведение их из производственных отношений. Методологически правильное решение вопроса заключается не в том, чтобы свести мир реального богатства всех проявлений человеческой жизнедеятельности к этим первичным материальным отношениям, а как раз в том, чтобы вывести из них все многообразие этих форм. При таком подходе реальная общественная жизнь не превращается в абстрактную схему, а, напротив, развертывается во всей ее сложности с учетом всех противоречивых отношений между объективным и субъективным в ее развитии.
Энгельс выразил эту мысль в своем известном письме к И. Блоху: «...история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, чем она является, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил, и из этого перекреіцивания выходит один общий результат — историческое событие»1. Но социологу, наблюдающему поведение людей, дан как раз этот конечный результат, и задача научного анализа в том и состоит, чтобы найти объяснение его происхождения, его подлинную объективную основу. Концепция социального бихевиоризма ничего не прибавляет к такому анализу. Ее поиски объективной основы поведения остаются формальными и в лучшем случае способны дать лишь общую абстрактную структуру поведения. Поэтому еще и с этой точки зрения неопозитивистский эмпиризм приобретает черты абстрактного эмпиризма.
Его главная предпосылка — бесконечные аналогии между социологией и естественными науками. Успехи физики, математики в начале XX в. давали действительно много доказательств преимуществ точного знания, свидетельствовали о громадном прогрессе науки, основанной на точном измерении. Социологи, сетуя на от- [199]
ставание социальных дисциплин, сводили причины этого отставания исключительно к тому, что эти науки не усвоили точных методов естествознания. Выход соответственно видели только в усвоении методов естественных наук. «Я выражаю тот взгляд, — писал, например, Ландберг,— что лучшая надежда человека в его современном неприятном положении заключается в создании типа социальной науки, точно сравнимой с другими естественными науками» 1. И далее Ландберг заявляет, что и в наше время, и на несколько веков вперед прогресс и в естественных и в социальных науках будет возможен только в том случае, если знания, которыми они располагают, будут точно измеряемыми. Более того, Ландберг считает, что превращение социологии в точную науку решит и многие социальные проблемы, которые сейчас не решены именно в силу того, что «еще не признано, что научное знание необходимо для успешной мировой огранизации. Мы еще думаем, что здравый смысл, добрая воля, красноречивые вожди и благочестивая надежда являются достаточными, чтобы руководить социальными отношениями» [200][201]. Таким образом, причины отставания социальных наук и социального реформаторства на их основе, по мнению автора, заключаются исключительно в том, что социальные науки не восприняли методов естественных наук, не вполне уподобились в теории и практике этим наукам.
Подобный подход, характерный для позитивизма вообще, есть своеобразная реакция на неокантианское противопоставление естественных и общественных наук. Однако критика неокантианского подхода в такой форме дает не более научное решение вопроса. Подход к вопросу о соотношении наук только с точки зрения сходства или различия их методов не вскрывает всей глубины проблемы. Причины отставания социальных наук были в действительности глубже и лежали вообще в ином плане. К концу XIX — началу XX в., как уже говорилось, обнаружился кризис буржуазного обществоведения, выявилось «отставание» буржуазной социальной науки. В развитии общественных наук есть свои специфические
закономерности. В данном случае закономерность эта состояла в том, что объективный ход исторического развития общества настолько опроверг все устои старой буржуазной общественной науки, что выход мог быть только один — сама эта буржуазная общественная наука должна была уступить место принципиально иному осмыслению истории, общественных отношений, осмыслению с иных классовых позиций. Следовательно, если говорить о стадиях развития общественной науки, успех ей мог теперь быть принесен только совсем новой, качественно отличной стадией ее развития — заменой буржуазного обществоведения пролетарской наукой об обществе. Здесь логика развития науки об обществе должна была соответствовать логике развития самого общества, и только при этом могли быть найдены пути преодоления «отставания». Выход, таким образом, не мог быть отыскан в сфере смены методов; решение могло быть найдено путем усвоения совершенно новой методологии, принять которую можно было только с совершенно иной классовой точки зрения. Формально здесь в логику самой науки вторгаются факторы совсем иного рода — факторы самой объективной логики истории, но речь ведь идет об общественной науке, и такая специфика в ее развитии объясняется самой ее природой.
Социологический неопозитивизм не принял и не мог принять этой точки зрения. Как и старая социология, он находился в рамках определенной классовой позиции вместе с этой старой социологией. И попытки найти выход предпринимались тоже в этих общих границах. Апелляция шла именно только к логике развития науки об обществе, а не к логике развития самого общества; поэтому апелляция эта превратилась в апелляцию к методу. Метод социальных наук — вот что было подвергнуто критике; метод естественных наук — вот что было ему противопоставлено. Метод был фетишизирован. Его фетишизация привела к утрате интереса к содержательному знанию, и метод превратился в абстрактный метод.
Получилось своеобразное противоречие. Социальные задачи, стоящие перед буржуазной социологией в начале XX в., требовали ряда эмпирических решений именно в «содержательном плане». Эмпиризм как принцип организации исследований вырастал из потребностей практики буржуазного общества. Казалось бы, он должен был
приобрести прагматическую окраску, что и произошло, как мы видели, при первых его шагах. Но когда стала рождаться теория этого эмпиризма в социологии, она пришла к такой фетишизации метода, что эмпиризм первых социологических исследований стал подвергаться критике за его беспомощность в методологических вопросах. А разработка этой методологии повела эмпиризм уже по другому пути — по пути абстрактного эмпиризма. Прагматическая ориентация первых исследований в каком-то смысле выпадала из этого движения в сфере «чистой логики науки». Увод эмпиризма в эту сферу был защитой и обоснованием все того же тезиса, что дело лишь в методах развития науки, что не следует никуда из этой сферы метода уклоняться. Так из потребностей как будто бы чисто конкретных, практических выросла теория метода как метода крайне абстрактного.
Любопытно, что попытки перевести все проблемы в область крайне формализованных и абстрактных рассуждений о методе были замечены и коллегами социологов- неопозитивистов из других школ. Социологический неопозитивизм подвергается нападкам и критике часто за специфическую манеру изложения материала: слишком старательное подражание математике привело к тому, что чтение работ методологов становится доступным лишь совсем узкому кругу людей. C такого рода критикой, как мы уже неоднократно указывали, выступает П. Сорокин. Но иногда эта критика и более глубокая. Такой является, несомненно, развернутая критика «абстрактного эмпиризма» Р. Миллсом в его книге «Социологическое воображение». Миллс показал, что фетишизация метода приводит социологов неопозитивистской школы к довольно низкопробным стандартам социального исследования: исследователи собирают какие-то данные главным образом при помощи интервью и путем выборочной процедуры. Затем результаты подвергаются статистической обработке: устанавливаются пропорции, ответы на вопросы определенным образом комбинируются, чтобы создать какие-то классификации; наконец, строится шкала 1. Можно добавить, что этот «ритуал»
Обязателен, он как талисман, он как «Сезам, отворись!». Сама манера исследования, претендующего быть максимально «заземленным», максимально «конкретным», выступает здесь как жесткая абстрактная схема, которая своим строгим режимом стандартизации процедуры препятствует ∣πo существу сколько-нибудь конкретному подходу к обществу и его проблемам.
Но «ритуал» процедуры еще не самое плохое в «абстрактном эмпиризме», по мнению Миллса. Второе его проявление — это рассуждения по поводу метода, по поводу процедур. Методологами создается какой-то специфический клубок проблем, которые одни только и представляются им важными. Миллс пишет: «В этой краткой попытке охарактеризовать исследования абстрактного эмпирического стиля я не говорил просто: «Эти люди не исследуют существенных проблем, которые интересуют меня» или: «Они не изучают того, что большинство социологов считает важным». Я хотел сказать следующее: «Они исследуют проблемы абстрактного эмпиризма; они лишь в самими же установленных пределах своей произвольной эпистемологии исследуют свои вопросы и ответы»» [CCII]. Мы видели уже при характеристике образцов моделирования, применяемых методологами, насколько эта критика Миллса справедлива.
Правда, вряд ли можно согласиться с другой его мыслью. Критикуя абстрактный эмпиризм неопозитивистов, Миллс делает целый ряд чрезвычайно резких высказываний в адрес так называемой философии науки. В той части, в которой Миллс выражает сомнение в необходимости такой специальной дисциплины, критика эта не вызывает возражений. Действительно, оторванная от содержания конкретной науки, особая «философия науки», помимо общей философской ориентации ученого, вряд ли имеет право на существование. Но это не означает, что не имеет прав гражданства методология науки— выработка определенных принципов познания в данной области на основе применения философского метода. Миллс же, отрицая абстрактный характер рассуждений неопозитивистов, вообще высказывается против методологии науки, презрительно квалифицируя ее как
бесплодную «философию науки». Разработка методологических проблем в любой науке, и в том числе в социологии, крайне важна. И необходимость такой разработки не может быть скомпрометирована тем, что социологи-неопозитивисты свели всю методологию к абстрактным формальным построениям.
Миллс и некоторые другие критики неопозитивизма в социологии схватывают еще и ту скрытую тенденцию, что неопозитивисты своим «уходом» в метод уходят по существу от решения важных социальных проблем. Р. Мертон бросил в свое время упрек 'неопозитивистам в том, что их методология успела лишь отвлечь внимание социологов от большинства общих проблем общества и что это удалось ей сделать, отвернувшись от изучения общества и обратившись к исследованию, как изучать общество. Не менее определенно высказывается об этой особенности «абстрактного эмпиризма» Миллс: «Пока, несомненно, ясно, что всякий эмпиризм так же предусмотрительно и строго, как и абстрактный эмпиризм, исключает исследование больших социальных и человеческих проблем нашего времени. Люди, понимающие такие проблемы и желающие вплотную приняться за их разрешение... будут обращаться к другим способам формирования своих убеждений» 1.
Существует, несомненно, глубокая связь между социальным заказом, практикой эмпирических исследований и теоретическим освещением этой практики в трудах специалистов по методологии. Но чтобы проанализировать эту связь более детально, чтобы понять эту идею крайней формализации социологического метода как особое идеологическое явление, порожденное определенными социальными условиями, необходимо еще более детально рассмотреть вопрос о том, как эти общие исходные установки неопозитивистской философии реализуются в конкретных рекомендациях, даваемых методологами социологам-практикам, каким образом осуществляется перевод конкретных, живых явлений социальной действительности в бестелесную, абстрактную ткань рассуждений теоретиков эмпирической социологии.
Еще по теме 2. Конкретный подход и „абстрактный эмпиризм":
- 1.3 Соотношение категорий "поведение", "деятельность" и "общественные отношения" в познавательных моделях систем политического лидерства и общества
- ГЛАВА ШЕСТАЯ ОТ ЧУВСТВЕННО-КОНКРЕТНОГО К АБСТРАКТНОМУ И ОТ НЕГО К КОНКРЕТНОМУ ВО ВСЕМ ЕГО МНОГООБРАЗИИ — ПУТЬ ПОЗНАНИЯ ЦЕЛОСТНОЙ СИСТЕМЫ [163]
- Абстрактное и конкретное
- Абстрактное и конкретное. Их единство и противоречие
- От чувственно-конкретного к абстрактному
- От абстрактного к конкретному как единству многообразного
- ГЛАВА ПЕРВАЯ ПРОБЛЕМА МЕТОДА ВОСХОЖДЕНИЯ ОТ АБСТРАКТНОГО К КОНКРЕТНОМУ
- 1.2 Философско-методологическая сущность понятия "система" в исследованиях политического лидерства и других сложных объектов социально-политической действительности
- Лекция пятая Диалектические моменты развития. Восток и Запад. Циклическое линейное время. Диалектическое противоречие. Бесконечность у Гегеля. Гегелевская система. Рефлексия—трансцендирование. Абстрактное и конкретное. Отрицание отрицания
- 3. Что такое общая, „всеохватывающая" теория в социологии?
- § 2. Диалектика конкретно-единичного человека и общества
- Причастность (μ4θ∈(μς")∙
- § 1. Диалектика абстрактно-всеобщего человека и общества
- Зиновьев А.А.. Восхождение от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К.Маркса). — M.,2002. —321 с., 2002