3. Что такое общая, „всеохватывающая" теория в социологии?

Идея Р. Мертона о создании «теорий среднего уров­ня» пользуется до сих пор большой популярностью в американской социологии. Вместе с тем она не дает раз­решения всех противоречий эмпирической социологии.

незначительного эффекта «теорий среднего уровня» значительно глубже. Она коренится в глубоких мето­дологических пороках всей идеи о возможности по­строить «промежуточный уровень» обобщения, не имея общей теории, не умея принципиально перейти от отдель­ных, доступных верификации суждений к общим законам общественного развития.

Функциональный анализ как метод, при помощи кото­рого, собственно, и хотят построить «теории среднего уровня», подвергается все более и более острой критике. Эта критика в рамках буржуазной социологии не ведется с каких-то принципиально иных методологических пози­ций, поэтому она неизбежно крайне ограниченна и узка. Функциональный анализ в общем подвергается критике с двух сторон. C одной стороны, он вызывает скептиче­ское отношение последователей математической, есте­ственнонаучной, неопозитивистской школы, особенно со стороны тех, кто занимается специальными проблемами техники исследования. Кингсли Дэвис поварит: «Для тех­ников по профессии функциональный анализ — отдален­ная и спекулятивная теория; их антагонизм к теории вообще делает их критичными к тому, что кажется наи­более спекулятивным видом теории»^[CCLII]. Это критика с позиций крайнего эмпиризма, представителей которого отпугивает уже сама «теоретичная» форма функциональ­ного анализа; они не замечают, что принципиально функ­циональный анализ не подрывает альфы и омеги социо­логического позитивизма — принципа верификации. Эту связь функционализма с позитивизмом видят лишь от­дельные представители буржуазной социологии.

Другой фронт критики — это критика внутри функ­ционализма. Здесь оспариваются не принципы функцио­нального анализа, а лишь степень его развития. Это кри­тика «нераскрытых возможностей» функционализма, вы­ражающая уверенность, что этот метод таит в себе возможность обосновать построение не только «теорий среднего уровня», но и той общей, «всеохватывающей»

теории в социологии, которая представляется большин­ству буржуазных социологов своеобразной fata mor­gana. C таких позиций подходит к функциональному ана­лизу Т. Парсонс ^[CCLIII].

Имя Парсонса в последние годы в американской социологии стараются сделать знаменем поисков «общей теории», его изображают настоящим пророком ее, с его именем связывают надежды на возрождение теоретиче­ской социологии и спасение ее от того бесперспективного эмпиризма, к которому она пришла за полстолетия. Ко­гда хотят кратко и фрагментарно охарактеризовать основные «направления» современной американской со­циологии, говорят о двух тенденциях: эмпиризме (и тео­ретически освещающей его неопозитивистской школе) и «Большой теории» (и здесь имеют в виду выросшую в недрах структурно-функционального анализа «теорию социального действия» Парсонса). Р. Миллс в книге «Социологическое воображение» посвящает каждой из этих тенденций по главе, так и называя их: «Абстракт­ный эмпиризм» и «Большая теория». Этот термин «Боль­шая теория» (Grand Theory) применительно к концепции Парсонса употребляет и П. Сорокин, выступающий в

последние годы с критикой всей современной американ­ской социологии, как ее эмпирической тенденции, так и теоретических поисков ¹. Многие американские исследо­ватели создают настоящую рекламу Парсонсу: в 1961 г. Макс Блэк издал специальную книгу «Социальные тео­рии Тал котта Парсонса» с подзаголовком на обложке: «Выдающиеся социологи анализируют бросающие вызов работы Талкотта Парсонса, наиболее знаменитого аме­риканского социального теоретика»^[254][255].

Парсонс критически относится к засилью эмпириче­ской тенденции в американской социологии. Он делает некоторые точные выводы относительно причин развития эмпиризма в США, связывая эту тенденцию с господ­ством прапматистской философии, со свойственным «американцам скептицизмом к высоким уровням обоб­щения»^[257] и т. д. Парсонс постоянно подчеркивает, что его интерес концентрируется отнюдь не на эмпирическом исследовании, а на теоретическом значении эмпириче­ского материала. Правда, поскольку вокруг «общей тео-

рии» Парсонса создается своеобразная реклама того, что теория эта не есть простое повторение старых спе­куляций социологии, для него важно доказать возмож­ность «соединения» своей теории с эмпирическими иссле­дованиями, даже подчеркнуть ее «истинно эмпирический характер». Говоря об отличии своей теории от эмпи­ризма, Парсонс утверждает: «...мой эмпирический инте­рес в большой степени отличен и вклад, сделанный мною, — это вклад больше на уровне суммирования и интерпретации, чем «исследования». Однако я хотел бы подчеркнуть, что этот вклад может быть поистине эмпи­рическим, поскольку нет ясной линии между «строгими данными» и более общими утверждениями относительно фактов» ¹.

Таким образом, лейтмотивом через все заявления проходит желание подчеркнуть, с одной стороны, «теоре­тичность» своей концепции в сравнении с эмпиризмом, с другой — известную эмпирическую обоснованность этой теории. Желая выработать именно «общую теорию» со­циологии, Парсонс критически относится к «теориям среднего уровня», хотя и допускает их существование.

среднего ранга». Создание «теории социального дей­ствия» рассматривается большинством буржуазных со­циологов как нанесение сокрушающего удара социоло­гическому позитивизму. Заслугу этой «общей теории» и Парсонс, и его сторонники видят в том, что она якобы не тождественна по своей природе спекулятивным теориям старой социологии; она есть попытка построить теорети­ческое знание с учетом «эмпирических референтов» в ка­честве исходных понятий теории. Как же реально вопло­щаются в концепции Парсонса эти декларации?

Основная идея состоит в том, чтобы изобразить всю совокупность общественных отношений как некоторую производную от «социальных действий» индивидов. Ка­ждый поступок индивида — это мотивированное социаль­ное действие. Если удастся учесть все мотивы таких дей­ствий, раскрыть их механизм, то можно представить всю социальную систему как своеобразный баланс этих дей­ствий. Общей моделью социальной системы оказывается социальное взаимодействие двух индивидов («Я» и «Дру­гого»).

Любопытно проследить, что при таком подходе, не­смотря на то что он квалифицируется как «антипозити- вистский», открыто «волюнтаристский», не реализуется

ни одно «опровержение» позитивизма. Прежде всего совершенно так же, как и в позитивистской социологии, объектом социологического анализа остается социаль­ное поведение. «Социология,— пишет Парсонс,— имеет дело с наблюдением и анализом человеческого социаль­ного поведения, т. е. взаимодействия множества челове­ческих существ, форм, которые принимают их взаимоот­ношения в различных условиях, и детерминантов этих форм и отношений» ^[261]. То различие, которое существует в понимании самого поведения у социальных бихевиори­стов (поведение как реакция на стимул внешней среды) и у Парсонса (поведение мотивировано сознанием инди­вида, а не есть простая реакция на внешний стимул), не снимает принципиальной общности этих точек зрения: и в том и в другом случае общественная жизнь может быть понята лишь через призму поведения индивидов. Правда, Парсонс резко критикует редукционизм бихе­виористов, сведение ими социального к биологическому.

При таком подходе неизбежен крайний антиисторизм и формализм в понимании общества. У неопозитивистов выражением этого было стремление создать такую мате­матическую модель общества, где общественные отноше­ния обезличивались и выражались как чисто количест­венные формальные отношения, отношения величин. В «теории социального действия» такое же выхолащи­вание содержания общественных отношений происходит

именно в силу того, что отношения эти рассмотрены как отношения «личностей», но личностей совершенно аб­страктных, для которых важной оказывается лишь фор­ма «действия», но не его содержание. Точно так же при рассмотрении «взаимодействия» этих личностей («Я» и «Другого», «эго» и «альтерэго») в фокусе социолога ока­зывается форма этого «взаимодействия», а не его содер­жание. Все это очень близко традициям «формальной школы» в социологии, в частности идеям Зиммеля, с точки зрения которого изучение «материи» общест­венных наук — дело конкретных социальных дисциплин, а на долю социологии остается как раз исследование лишь «форм взаимодействия». Но, как известно, «фор­мальная школа» в социологии в значительной мере включала в себя идеи и позитивистского натурализма. Поэтому ничего принципиально разделяющего концепт цию современного позитивизма и различных вариантов «теории социального действия» на само/м деле нет.

Конкретизации подхода к исследованию обществен­ных явлений при помощи возведения «взаимодействия» в некий фетиш также не получается. По существу теория такого рода снова приходит к атомистической концепции общества с той лишь разницей, что «атомом» здесь вы­ступает не индивид, а его «действие». И хотя главный пункт спора Парсонса с позитивистской социологией именно в понимании «действия», даже и в этом вопросе противопоставление имеет лишь поверхностный харак­тер. Для Парсонса главной чертой позитивистской кон­цепции является изображение общества как связанной определенной системы, в принципе объясняемой посред­ством естественнонаучного анализа, устанавливающего формальные причины явлений. Типичным выражением этого взгляда Парсонс считает бихевиоризм. Хотя и при таком подходе рассматриваются «действия», Парсонс считает, что концепции эти нельзя считать концепциями «действия», ибо «действия» здесь лишены сознательной оценки, волевого момента, признания каких-либо целей или «ценностей». «Действие» при этом утрачивает каче­ства «действия», оно остается просто «поведением». Для Парсонса это имеет принципиальное значение. Как сви­детельствует один из исследователей Парсонса, альфой и омегой его конструкции является волюнтаризм: Пар­сонс считает, что «теория действия» только тогда может

быть «теорией действия» в полном смысле слова, когда она включает момент волюнтаризма ¹.

Это противоречие кажется Парсонсу значительным потому, что, с его точки зрения, поведение у неопозити­вистов необъяснимо, так как необъяснимы его мотивы и цели. Внешне как будто бы здесь истинная забота об объяснении социальных действий. Такая задача дей­ствительно не решается неопозитивистами; она действи­тельно является важнейшей задачей социальной науки. К «действиям» обращались в истории социологии многие, но никто не давал подлинного объяснения этих «дей­ствий». Критикуя субъективную социологию народников, В. И. Ленин писал: «История вся и состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить (подчеркнуто мной.— Г. Д.) эти дей­ствия...»^[262][263] Но объяснить действия личностей — значит открыть законы этих действий, понять каждый факт действия как определенный социальный факт.

«Теория социального действия» таких действитель­ных, объективных законов общественной жизни также не раскрывает. Вся критика Парсонсом неопозитивизма приобретает чисто декларативный характер: критикуя неопозитивистов за то, что они дают объяснения лишь на очень и очень низком уровне абстракций, Парсонс пра­вильно указывает, что на этом уровне нельзя дать при­чинного объяснения. И в общей форме его требование дать такое причинное объяснение, безусловно, оправдан­но. Оправданным является и тезис о том, что причинное объяснение возможно лишь при условии создания тео­рии, которая 'бы оперировала абстракциями высокого порядка: только она в состоянии раскрыть законы обще­ственных явлений. Но когда Парсонс в качестве такой теории предлагает свою «теорию социального действия», ни одна из этих задач не оказывается решенной. Прежде всего он сам неоднократно подчеркивает, что его теория не является теорией в обычном смысле слова как систе­ма законов. Для него теория лишь «понятийная схема» ^[264],

т. е. совокупность логически связанных понятии, которые необходимы для того, чтобы можно было формально классифицировать эмпирический материал, констатируя общие черты, присущие ряду эмпирических фактов. При таком подходе замысел объяснить явления не может быть реализован: установление общих черт, черт сход­ства в явлениях, как было показано, не выводит за пре­делы эмпирического обобщения. Констатация общего не означает анализа существенного, а следовательно, и не дает действительного объяснения. Поэтому, когда Пар­сонс пытается объяснить взаимодействия, он их не столь­ко объясняет, сколько формально классифицирует. Для этих целей он использует типологии. Внешне они дей­ствительно противостоят описаниям единичных фактов или статистическим обобщениям неопозитивистов, но только внешне. Типологии Парсонса остаются тоже опи­саниями, только классифицированными по формальным признакам. Так, например, выглядит его знаменитая типология, в которой он называет пять пар возможных ориентаций индивида в каждом действии.

Поэтому не в меньшей степени, чем математическая школа, «теория социального действия» оперирует «за­конами» лишь определенного рода — «законами», не объ­ясняющими, а констатирующими факты (в данном слу­чае «действия»). Подход к этим «законам» с точки зре­ния функционального анализа неизбежно определяет их специфические черты: «законы» остаются лишь на уров­не фиксации функциональных связей, они не в состоянии раскрыть сущность социальных отношений. Таким обра­зом, и с этой стороны «теория социального действия», несмотря на свои декларации, не преодолевает по суще­ству позитивистской традиции.

Действительные причины социальных явлений могут быть раскрыты только при условии анализа объективных законов исторического процесса. Причинное объяснение в социальной науке не может быть достигнуто без пони­мания той истины, что причины общественных явлений лежат в первичных материальных экономических отно­шениях людей. Коренной порок функционального ана­лиза в социологии состоит в том, что он не умеет выбраться из круга «взаимодействия» двух явлений, пытаясь в лучшем случае искать причину этого взаимо­действия то в одной, то в другой из взаимодействующих

сторон, в то время как действительной причиной того и другого, как говорил Плеханов, является что-то третье.

Какой бы .«высоты» абстракциями ни обладала тео­рия, она не продвинется ни на йоту вперед, если не вый­дет за пределы любых вариантов идеалистического по­нимания взаимодействия. Несмотря на все различие аргументации такой теории и традиционной концепции позитивизма, уровень проникновения в сущность общест­венных явлений остается в принципе одинаковым. По­этому «Большая теория» вопреки ее категорическим заявлениям о своей антипозитивистской направленности не преодолевает основного порока социологического по­зитивизма — скольжения по поверхности общественных явлений.

И хотя Парсонс называет себя «неизлечимым теоре­тиком», хотя он, кажется, единственный американский социолог, кто не опубликовал почти ни одной работы, основанной на собственном эмпирическом исследовании, хотя он и создал свой особый «язык» и «стиль» в аме­риканской социологии, представляющий собой сложней­шую пирамиду достаточно туманных абстракций (как жупел плоскому эмпиризму), практически «теория со­циального действия» ничего не в состоянии предпринять ради преодоления этого эмпиризма. Замысел, вынаши­ваемый многими американскими социологами (из «ищу­щих теорию»), — создать теорию, которая «впитала» бы в себя все богатство накопленного эмпирического мате­риала,— не реализуется ни в какой степени с возникно­вением «теории социального действия». Она просто не сочетается по самой своей природе с эмпирическими исследованиями, не может вывести на дорогу действи­тельного обобщения их результатов. Поэтому она ничего не может изменить в судьбе социологического эмпириз­ма, не может осуществить искомый синтез «эмпирии» и «теории» ^[265].

Доказательством того, что синтез этот и практически неосуществим, является весьма скептическое отношение к теории Парсонса со стороны социологов-практиков.. Маккинни замечает, что Парсонсу и его сторонникам приходится много делать, чтобы доказать «полезность» «теории социального действия». Парсонс предпринимал даже попытки не только дать общую программу соеди­нения эмпирического исследования и его теории, но и по­ставить самостоятельно исследование, в котором бы эта программа была воплощена. Однако большого резонан­са это его исследование не получило, а толкование его результатов в плане «теории социального действия» оказалось довольно плоским. Что же касается других исследователей, то они просто не в состоянии восполь­зоваться услугами теории Парсонса в силу ее труднодо- ступности.

Любопытно, что под влиянием многочисленных кри­тических замечаний в адрес его теории Парсонс начинает иногда более скромно оценивать ее значение. В работе «Социальная система» (1951 г.) он, например, пишет: «Из всего сказанного вытекает, что при современном уровне познания невозможно создать общую теорию про­цесса изменения социальных систем». «Теория изменений в структуре общественных систем,—продолжает он,— должна быть поэтому теорией отдельных, частных про­цессов, происходящих внутри таких систем, а не общих процессов изменения системы, как таковой» ¹. Вся слож­ная пирамида абстракций, возведенная для того, чтобы подняться выше «теорий среднего ранга», по существу разрушается таким заявлением, которое есть не что иное, как расписка «Большой теории» в своей несостоятель­ности.

Ни в «ранге» «общей теории», ни ∣b«ранге» «теорий среднего уровня» концепция Парсонса не смогла пред­ложить действительного анализа больших социологиче­ских проблем: ни проблемы, касающиеся судеб совре­менного американского капитализма, ни проблемы меж-

дународного исторического развития не получили при помощи этой теории какого бы то ни было серьезного освещения. Если эмпирическая социология дробила об­щественные проблемы до такой степени, что они утрачи­вали свое общественное значение, то «теория социаль­ного действия» стала уводить эти проблемы в такие дебри абстракций и схоластики, что они также стали затмевать их содержание. И хотя все это преследует совершенно определенную идеологическую цель, она здесь достигается не столько тенденциозным решением важных социальных проблем, сколько уводом в сторону от этих проблем.

Многие из пороков «теории социального действия» подвергает обстоятельной критике Р. Миллс. Хотя он и п роти в оп ост а в ля ет «Большую теор и ю » «а бстр актн ому эмпиризму» и не видит некоторых по существу общих методологических принципов этих двух подходов в аме­риканской социологии, Миллс совершенно правильно усматривает их общность в другом — в практической бесплодности того и другого, в их идеологической ориен­тации. Подобно тому каїк «абстрактный эмпиризм» топ­чется перед обилием серьезных социальных проблем, не будучи в состоянии к ним подступиться, «теория соци­ального действия», манипулируя своими абстракциями «высокого уровня», точно так же уходит от реальных проблем современности. «Итоговой характеристикой этой теории, — пишет Миллс, — является очевидная произ­вольность и, конечно, бесконечная разработка различе­ний, которая ни увеличивает нашего понимания, ни де­лает наш опыт более осмысленным. C другой стороны, это выглядит как пристрастно организованное отречение от попыток описать и четко объяснить общественное поведение и общество» ^[CCLXVI].

Миллс справедливо замечает, что различия между социологами состоят не в том, что одни предлагают «на­блюдать без размышлений», а другие — «мыслить без наблюдений», а в том, какой род наблюдения и какой род осмысления предлагает каждый из них. Эта мысль удачно схватывает сущность полемики между «Большой теорией» и «абстрактным эмпиризмом»: предлагаемый одними «способ наблюдения» и предлагаемый другими

«способ осмысления» в равней степени основаны на лож­ных исходных методологических и теоретических по­сылках.

Можно понять Миллса, когда он в заключение своего анализа «Большой теории» Парсонса приходит к сле­дующему выводу относительно ее содержания: «На 50%. это слова; 40% составляют вещи, хорошо известные из учебников социологии. Оставшиеся 10%, как может ска­зать Парсонс, я оставляю для ваших собственных эмпи­рических исследований. Мое собственное исследование наводит на мысль, что оставшиеся 10% представляют возможность, хотя довольно смутную, идеологического использования» ¹. Нельзя только согласиться с Миллсом в том, что лишь 10% парсоновских рассуждений остается на долю «идеологического использования». Весь секрет растущего влияния и распространения «теории социаль­ного действия» в ее идеологическом содержании. И сам Миллс очень хорошо видит это, когда говорит, что идео­логическое значение «Большой теории» состоит в том, чтобы «узаконить устойчивые формы господства»^[267][268].

Как и вся концепция функционализма в целом, тео­рия Парсонса является идеологическим выражением потребностей современной буржуазии утвердить как не­зыблемый существующий буржуазный мир. В сложных сплетениях изощренных абстракций Парсонса вырисовы­вается в общем-то довольно банальная мысль: задача со­циологии— выработать такие мотивы и нормы социаль­ных действий индивидов, чтобы они способствовали «вы­живанию», «равновесию» системы, чтобы были исключе­ны различного рода отклонения (девиации) от установлен­ных образцов, чтобы было обеспечено приспособление (адаптация) индивидов к этим образцам и к этой систе­ме. Что же касается такого «установленного норматива» поведения, то черты его также достаточно недвусмыслен­ны: это черты преуспевающего американского бизнесме­на, «нормы» и «эталоны» американского образа жизни. И хотя сам Парсонс пространно разъясняет свое отноше­ние к консерватизму (по его признанию, он был в тече­ние всей сознательной жизни относительно типичным американским «яйцеголовым интеллигентом», поддержи-

вающим либеральное крыло демократической партии, не был «консервативным в смысле, в котором были консер­ваторами Роберт Тафт, Герберт Гувер или даже Эйзен­хауэр», но это «казалось слишком консервативным... многим другим американцам, в особенности тем, кто мыслит более или менее в терминах марксизма»^[CCLXIX]), суть дела от этого не меняется. «Теория социального дей­ствия» является рупором правых кругов американской буржуазии.

Эта общая идеологическая характеристика теории Парсонса позволяет еще лучше понять ее взаимоотно­шения с эмпирической тенденцией в американской социо­логии. В свое время эта последняя родилась как ответ на практические потребности буржуазии в связи с либе­ральными иллюзиями относительно возможностей со­циального реформаторства. Позднее, как мы видели, эмпирическая социология пережила известную переори­ентацию. «Либеральный тип социологической практики», по выражению Р. Миллса, уступил место активному включению эмпирических исследований во всю бюрокра­тическую машину государственно-монополистического капитализма уже без всяких иллюзий реформаторства. Крайне консервативная позиция современной эмпириче­ской социологии близка консервативному идеологическо­му содержанию теории Парсонса. Это лишний пример того, как различие методологического подхода теряет свое значение при условии единства идеологической функции.

Однако это единство не раскрывается непосред­ственно. Оно становится ясным лишь при анализе исход­ных философских предпосылок и той и другой концеп­ции. Тогда становится очевидным, что различия в мето­дологии есть просто модификации единого философского метода в самом широком смысле слова. Волюнтаризм «теории социального действия» и неопозитивизм эмпири­ков в конце концов объединены общим идеалистическим подходом к явлениям общественной жизни.

Попытки создания «Большой теории» в буржуазной социологии с необходимостью поднимают снова вопрос о взаимоотношении социологии и философии. Эмпириче­ская тенденция, открыто связанная с позитивизмом, вы-

росла на отрицании какой бы то ни было СйяЗи между социологией и философией.

В «теории социального действия» Парсонса, как бы она ни старалась отмежеваться от спекулятивного духа социологических конструкций XIX в., налицо гораздо большая дань философской традиции, чем у представи­телей неопозитивизма. Поиски «общей теории» в социо­логии неизбежно возвращают ее к тому самому «альян­су» с философией, разрыв которого провозглашался главной добродетелью. Еще более отчетливо проявляется эта тенденция у последователей американской социоло­гии в Западной Германии. «Солидную философскую тра­дицию» немецкой социологии, которая здесь представ­ляется противоядием против ограниченностей эмпириз­ма, хотят реализовать в особой философской «общей теории» общества.

Эти идеи были сформулированы Р. Кёнигом в докла­де на IV Всемирном конгрессе социологов. Кёниг, выска­зывая некоторые критические замечания в адрес плос­кого эмпиризма (при полной поддержке этой тенденции в целом), считает, что проблема поисков теории в социо­логии не тождественна проблеме поисков еще одного, более высокого уровня абстракций. Кёниг, как уже гово­рилось, очень благосклонно относится к идее Мертона о необходимости «теорий среднего уровня». Однако он также считает, что должен быть сделан следующий шаг вперед — переход к еще более «общей теории». Но C точ­ки зрения Кёнига, различие между «теориями среднего ранга» и «общей теорией» не может быть сведено только к различию степени абстракций в той и другой; дело за­ключается еще и в родах абстракций. Для того чтобы подчеркнуть специфику рода абстракций в этих двух случаях, Кёниг предлагает различать «теорию общества» (theory of society) и «социологическую теорию» (sociolo­gical theory) ^[CCLXX].

«Социологическая теория» — это тип «теорий средне­го ранга»; она оперирует определенного рода абстрак­циями, но это абстракции лишь социологического, а не философского плана. Что же касается «теории обще­ства», то она должна носить наполовину философский

характер, представлять собой «философский образец со­циального мышления». Эта теория должна быть подлин­но «всеобъемлющей теорией общества», которая опери­рует абстракциями самого высокого, философского уров­ня. В выступлении на V Всемирном конгрессе социоло­гов Кёниг назвал эти абстракции «фундаментальными, наиболее абстрактными категориями» или даже «катего­риями в кантианском смысле». Если «теории среднего ранга» непосредственно связаны с эмпирическими иссле­дованиями (здесь Кёниг прав, ибо в «теориях среднего ранга» уровень обобщения, как мы видели, действитель­но лишь количественно отличается от уровня эмпириче­ских обобщений), то для «теории общества» исследова­ние уже не важно само по себе. Правда, Кёниг всячески хочет доказать, что, создавая такую полуфилософскую «теорию общества», социология не возвращается к «ста­рому виду социологической спекуляции», к «пустоте фи­лософских сверхобобщений», так как теперь ее развитие якобы опирается на всю массу материала, накопленного в эмпирических исследованиях. Но во всех этих оговор­ках достаточно много противоречивого: если полуфило- софская «теория общества» практически не связана не­посредственно с эмпирическими исследованиями, если она вообще оперирует абстракциями в «ікантианском смысле», то -какое имеется основание объявлять ее «за­страхованной» от спекуляций благодаря наличию эмпи­рической тенденции? В противоречивом характере подоб­ных утверждений отражен тот факт, что в рамках мето­дологии, которой пользуется буржуазная социология, действительно невозможно решить проблему о соотноше­нии «эмпирии» и «теории».

В буржуазной социологии существует полемика: ка­кой степени общности должны быть законы, которыми призвана оперировать социология? Как видно, дискус­сионным является вопрос и о том, каковы должны быть уровни обобщения и на стадии «теорий среднего ранга», и на стадии общей, «всеохватывающей» теории в со­циологии.

Существует ли «иерархия уровней» обобщения в со­циальном исследовании? Безусловно, существует. Обще­ственная жизнь представляет собой сложный социаль­ный организм, и разные стороны жизни этого сложного целого могут быть познаны и отражены в законах раз­

ной степени общности. Поскольку в обществе существует диалектика общего, особенного и единичного, постольку существует и особая связь и взаимозависимость («иерар­хия») между законами разной степени общности. Одна­ко, если рассмотреть всю общественную жизнь как особую форму движения материи, станет ясным, что она подчиняется и наиболее общим законам развития, свойственным всем формам бытия: природе, обще­ству и мышлению. Эти наиболее общие законы есть законы, раскрываемые и изучаемые в философии. Они специфически действуют в обществе, и каждый общий социологический закон так или иначе соотносится с наи­более общими законами всякого развития. Поэтому пре­дельно общие законы в социологии не могут быть рас­смотрены изолированно от определенных философских принципов. «Общая теория» социологии в этом смысле не может быть оторвана от философии. Это взгляд мате­риалистического монизма, материалистической диалек­тики, точка зрения марксизма. Что же касается буржуаз­ной социологии, то ее современное развитие лучше всего выражено редакторами-составителями сборника «Совре­менная социологическая теория в ее преемственности и изменении»: «Мы не знаем, куда мы идем, но мы нахо­димся в пути» ^[CCLXXI]. Можно добавить только, что при трез­вом размышлении направление этого пути известно: это дорога никуда.