4. ТЕОРИЯ СПРАВЕДЛИВОЙ ВОЙНЫ

Если пацифизм, говоря о том, что войны аморальны, представляет одну крайность в общественной мысли, а реализм, говоря о том, что войны внеморальны, представляет другую крайность, то тео­рия справедливой войны занимает между ними некое промежуточ­ное положение.

Теоретики справедливой войны уязвимы для критики и по другой причине. Они подвергаются нападкам со стороны мили­таристов, настаивающих на том, что их пропаганда войны яв­ляется моральной (этической) по своей природе. Но у теоретиков справедливой войны совершенно иная точка зрения на этику войны. Грубо говоря, в то время как милитаристы усматривают в войне моральное благо и поэтому защищают ее как средство морального возрождения нации, теоретики справедливой войны лучше осознают опасность войны и поэтому стремятся наложить на использование силы нравственные ограничения. Таким обра­зом, поскольку теоретики справедливой войны сталкиваются с очень трудной задачей — они должны защищаться от критики с разных сторон.

У теории справедливой войны давняя традиция. На Западе она восходит по крайней мере к первым христианским мыслителям и к произведениям Августина^[50]. Столкнувшись с необходимостью поддержки недавно христианизованной Римской империи, Авгус­тин пришел к заключению, что он должен примириться с войной. Он не мог с легкостью принять пацифистскую позицию, как это делали некоторые более ранние христиане, еще не наделенные властью. Поскольку в то время Римская империя находилась под натиском всевозможных «варваров», Августину предстояло рас­смотреть вопрос о том, как побудить воевать христиан, которые были поборниками мира.

Однако у традиции справедливой войны была история еще до Августина. На эту тему писал Св. Амвросий, а до него эта традиция восходит к римлянам и даже к грекам. Цицерон у римлян, Платон и Аристотель у греков писали о тех моральных проблемах, с которыми, идя на войну, сталкиваются полководцы и воины. Но было бы ошибочно предполагать, что традиция справедливой войны является целиком западной. В Древнем Китае

Мо-цзы^[53] и Мэн-цзы^[54] писали о несправедливостях, с которыми сталкиваются люди, и о необходимости временами браться за оружие, чтобы искоренить их. В Древней Индии обсуждение войны и этики войны мы находим в «Законах Ману»^[55] и «Бхага­вадгите»^[56]. Поэтому традицию теории справедливой войны можно назвать поистине межкультурной.

Как мы сегодня знаем, концепции теории справедливой войны, развиваемые разными авторами, имеют некоторые общие черты. Большинство современных сторонников данной теории соглаша­ются — во всяком случае на словах — со структурой этой теории и с тем, что собой представляют ее принципы. Что касается структуры, то основное разграничение проводится между принци­пами jus ad helium(справедливости вступления в войну) и принци­пами jus in hello(справедливости ведения войны). Теоретики справедливой войны доказывают, что необходимы критерии, с помощью которых государство может определять, когда морально оправдано вступать в войну (jus ad helium)и как морально вести войну (jus in hello).Обычно насчитывают шесть принципов или критериев, связанных с jus ad helium,а принципов jus in hello — только два.

Первым критерием или принципом, о котором уже говорилось в более ранней ссылке на Августина, является принцип правого дела(just cause). Этот критерий можно также назвать критерием правильных оснований (righteous cause) или критерием очень вес­ких причин. Ни одно из этих названий не оказывается особенно полезным для понимания того, какое конкретно моральное осно­вание позволит государству вступить в войну. Осознавая это, теоретики справедливой войны дополняют содержание данного принципа, говоря, что ему будет отвечать любой из следующих

подкритериев. Если государство А (агрессор) нападает на государ­ство Б (жертва агрессии) и таким образом делает его своей жертвой в том смысле, что военные силы А самовольно переходят границу государства Б, производят массовые разрушения и окку­пируют части государства Б, то у Б есть моральное основание ответить на эту агрессию применением военной силы. Поэтому подходящим основанием для вступления в войну считается необ­ходимость национальной самообороны. Или же в том случае, если государство А нападает на государство В, дружественное или союзное государству Б, то у Б есть моральное право вступать в войну, даже если на него самого не нападали. Второй подкритерий касается агрессивного поведения А против своего собственного народа. Если государство А, находясь в сговоре с проживающей на его территории крупной этнической группой, осуществляет геноцид по отношению к другой этнической группе, то междуна­родное сообщество может законно вступить в войну на гумани­тарных основаниях.

Хотя, согласно теории справедливой войны, правое дело есть необходимое условие для вступления в войну, оно не является достаточным. Должны быть также применены и остальные пять критериев. Одним из них является принцип легитимности власти (legitimate authority). Этот критерий совершенно отличен от ос­тальных тем, что он не говорит непосредственно о том, как решать проблему надвигающейся войны.

отделение от государства в неколониальном контексте остается спорной. Спорно также и то, при каких условиях и до какой степени революционные движения можно считать обладающими легитимной властью для использования силы ради правого дела.

Третий критерий теории справедливой войны задан принципом добрых намерений. В прошлом этот принцип трактовался таким образом, что государство, в особенности его солдаты, не должны вступать в войну с ненавистью в сердце. Сегодня этот принцип предполагает то, что несколько легче проверить и что не так обязывающе. Он означает, что государство должно вступать в войну с намерением осуществить свое правое дело, ради которого и пришлось начать войну. Так, если государство Vотвечает на агрессию, добрым намерением Vбудет просто остановить агрес­сию и, возможно, наказать преступника; Vне воспользуется победой как обстоятельством, оправдывающим захват территории противника, о которой оно всегда мечтало.

Четвертый критерий — принцип вероятности успеха(principle of likelihood of success) — связан с пятым критерием — принципом соразмерности(principle of proportionality). Оба принципа имеют дело с последствиями решений. Принцип вероятности успеха го­ворит о том, что страна не должна вступать в войну, если вступ­ление в войну не сулит хороших последствий, обычно из-за того, что страна, обдумывающая вопрос о вступлении в войну, имеет перед собой противника, обладающего серьезным превосходством в военной силе.

Принцип соразмерности говорит о том, что ожидаемая цена (потерь) при проведении военных действий не должна выходить за пределы получаемых выгод. Но что именно подразумевает этот принцип, часто остается неясным. Подразумевает ли он, что война является справедливой только в том случае, если ожидаемые выгоды превышают ожидаемые потери? Или же достаточно будет и того, что потери и выгоды будут примерно равны? Существует еще одна проблема, связанная с тем, как оцениваются потери и выгоды. Например, как оценить выгоды от вступления в войну с целью сдержать будущих агрессоров? C этим связана также про­блема предвидения того, как долго продлится война и насколько она будет ужасной. В действительности из-за всех этих и других проблем принцип соразмерности является не очень убедительным. Единственное ясное руководство, которое он должен, по-видимо­

му, давать, заключается в напоминании государству о том, чтобы оно не вступало в войну в случае, если ожидаемые издержки такого поведения будут гораздо больше, чем выгоды. Так, в период холодной войны нарушением этого принципа со стороны НАТО стало бы развязывание Третьей мировой войны, примене­ние ядерного оружия и любого оружия массового поражения для того, чтобы в 1968 г. поддержать чехословацкое сопротивление советской оккупации. Таким образом, даже если принцип правого дела позволил бы развязать Третью мировую войну, то принцип соразмерности не дал бы этого сделать.

Шестым и последним критерием jus ad heliumявляется принцип крайнего средства(last resort principle). Он более важен, чем большинство других принципов. Некоторые воспринимают этот принцип как побуждение к войне только после того, как уже испробованы все средства. Но, вероятно, это больше гипербола, чем хороший совет, поскольку процесс проверки всех вариантов в буквальном смысле бесконечен. Всегда существует еще какие-ни­будь дополнительные возможности для переговоров, санкции, политический маневр, бойкот и т.д., которые можно испробовать прежде, чем открывать огонь и наносить ракетный удар. Вероятно, принцип крайнего средства следует воспринимать как подразуме­вающий нечто похожее на последнее разумное средство. Прежде чем вступать в войну, необходимо убедиться в том, что все дальнейшие дипломатические усилия бессмысленны. Следователь­но, принцип крайнего средства не поощряет поспешные военные ответы, когда на это провоцируют извне. Этот принцип отдает предпочтение «холодным» головам перед «горячими».

В отличие от критериев jus ad helium,выполняющих свою функцию до начала войны, критерии jus in helloвыполняют свою функцию уже после того, как война началась. Теоретики обычно упоминают два критерия. Первый задается принципом соразмер­ности(proportionality), только теперь в соотношении потерь и выгод от совершения различных военных операций. Согласно этому принципу, боевые планы немедленно перейти какую-то реку признаются негодными, если они приводят к победе, но ценой больших потерь для обеих сторон, чего можно избежать в том случае, если принять какой-нибудь другой разумный план.

Второй принцип jus in helloназывается принципом различия (discrimination). Так или иначе предполагается, что вовлеченные в

войну люди проводят различие в том смысле, что иногда против­ник является объектом для законного (legitimate) нападения, а иногда — нет. Одним из оснований разграничения людей, хотя и не вполне удовлетворительным, но все же практически пригодным, является то, что одни одеты в униформу, а другие — нет. Если бы вражеские силы нападали только на тех, кто одет в униформу, то с таким же успехом, как на бойцов, они нападали бы на капелланов и медицинский персонал. Но по крайней мере такая интерпретация принципа различия не позволяет нападать на ста­риков, женщин (невоенных) и детей. Короче говоря, если бы его придерживались, то кровопролитность войны в значительной мере уменьшилась бы. Однако некоторые доказывают, что хотя объек­тами нападения не должны быть капелланы и медицинский персо­нал, но на некоторые группы людей, не одетых в униформу, нападать можно. Сюда могут входить не носящие военную форму партизаны, а также работники заводов, производящих военное снаряжение и боеприпасы. Работники железной дороги, помогаю­щие доставлять это снаряжение и боеприпасы к линии фронта, также считаются законным объектом нападения.

До некоторой степени норма различия зависит от обстоя­тельств. Например, в краткосрочной войне^[57], вероятно, было бы несправедливым нападать даже на рабочих военных заводов. Хотя их вклад в войну является непосредственным, расчет времени здесь таков, что война закончится еще до того, как производимое ими военное снаряжение достигнет фронта. Другое дело, если война серьезная и затяжная. Вероятно, в такой войне законным будет нападение на рабочих оружейных заводов, а также на транспорт­ные средства, доставляющие их на работу. Приведем еще один пример, показывающий, что критерий разграничения между теми, кто участвует в войне, и теми, кто не участвует, размытый. Во время войны в Персидском заливе (1990—1991) коалиционные силы атаковали мосты, которые использовались совместно и граж­данскими лицами, и военными Ирака. Некоторые из этих мостов, вероятно, следовало атаковать, а другие — нет. Несомненно, оправданными (legitimate) целями были и те мосты, что находились вблизи линий фронта, и те, что весьма активно использовались

военными. Но другие мосты, находившиеся далеко от линий фрон­та и использовавшиеся главным образом гражданскими лицами, вероятно, не были оправданными военными целями (в частности, потому что скоро стало очевидно, что эта война не продлится очень долго). Но, несомненно, были и такие мосты, которые по своему значению находились между названными двумя крайними типами, когда трудно было сказать, как с ними следует поступать.

Таким образом, один из способов разрешать моральные про­блемы, связанные с боевыми действиями, заключается в том, чтобы разрешать их одновременно с точки зрения принципа со­размерности и принципа различия. Есть еще один способ. Вместо того чтобы выделять два весьма общих принципа, некоторые предпочитают выделять ряд менее общих правил или положений. Такие правила обнаруживаются в Женевских конвенциях^[58], регу­лирующих приемы ведения войны и правила обращения с против­ником в ходе боевых действий. Более того, «интуитивно» мысля­щие авторы сочли возможным сформулировать ряд таких правил, как, например, следующие:

÷ не разрешается добивать противника (т.е. пристреливать раненого вражеского солдата, когда во время боя солдат передви­гается через поле боя — для того, чтобы обезопасить себя от выстрела в спину);

÷ запрещается грабить дома мирных граждан и другое их имущество;

÷ запрещается отбирать личное имущество у военнопленных;

÷ запрещается насиловать людей, будь то гражданское лицо, или вражеский военнослужащий;

÷ запрещается нападать на любые медицинские объекты про­тивника;

÷ нельзя нападать на религиозные или культурные учреж­дения;

÷ нельзя подвергать военнопленных противника пыткам и «промыванию мозгов», лишать их пищи, одежды, жилища и медицинского ухода;

÷ нельзя использовать военнопленных противника для выпол­нения военных работ.

Какой бы путь ни выбирался, эти принципы или правила категории jus in bello,составляющей часть теории справедливой войны, могут в значительной степени ограничить масштабы ужа­сов войны.