Основные концепции постижения власти в условиях постсоветского пространства

Каждый из вышеперечисленных подходов рассматривается как стратегически ориентированный комплекс принципов гносеологического отношения к власти. Однако они дополняются ориентиром на определенную специфику постижения власти, которая выражается в аксиоматической дефиниции при использовании таких ключевых понятий, как свобода, равенство и справедливость.

В рамках постсоветского пространства сложились такие концепции постижения власти, как:

> потенциально-волевая, или общефилософская;

> социально-психологическая;

> социологическая;

> комплексная или кратологическая [311].

Потенциально- волевая, или общефилософская концепция власти

Своими истоками потенциально-волевая концепция уходит в середину XVII века и связана с именем Т. Гоббса. В его сочинении «Левифан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского» можно найти механизм идентификации возможности с властью [56]. Завершенную форму этой концепции придал М. Вебер [39]. Сторонники потенциально­волевой концепции склонны рассматривать власть как вероятную способность субъекта власти производить воздействие на объект. В этом случае «субъект» и «объект» власти редуцируются до уровня деятельности индивидов. В работах Т. Гоббса и М. Вебера власть рассматривается преимущественно как асиметричное отношение (т.е. чем большей властью обладает субъект власти, тем меньше власти имеется у объекта) между людьми. Логическим следствием этого является проблема соотношения двух

воль и пределов индивидуальной свободы человека. Это ведет к необходимости рассмотреть проблему взаимосвязи свободы и воли, выявить их предельные основания. Рассмотрение проблемы под этим ракурсом предполагает возможность выйти на подлинно философский уровень освоения проблемы, несмотря на то, что основатель этого направления заложил основания скорее для научного дискурса о власти. Однако, включиться в философский дискурс власти в рамках потенциально-волевой концепции можно лишь через освоение идей И.

Несмотря на возможности, заложенные в рамках потенциально-волевой концепции, они оказались невостребованными в отечественной социальной философии. Вероятно, это связано с тем, что понятия «субъект» и «объект» власти наделяются предельно широким смыслом, и за ними стоят уже не только индивиды, личности как у Т. Гоббса, но и группы, общности, общественные и государственные структуры. Расширительное толкование «субъекта» и «объекта» власти ведет к тому, что проблема воли, свободы, равенства и справедливости приобретает формальный характер. Эти базовые ценности власти редуцируются до уровня инструментов осуществления власти. Воля теряет свою метафизическую сущность и рассматривается как показатель потенциала принуждения субъекта власти и предрасположенности к подчинению объекта власти. Свобода как фундаментальная категория философии также теряет свое значение и служит

нуждам диагностики характера властных отношений. Равенство вырождается в декларацию, а справедливость как ценность уступает место эффективности и необходимости.

Таким образом, можно сделать вывод, что потенциально-волевая концепция, попадая под сильнейшее влияние позитивизма, способна редуцировать проблему до уровня вопросов о механизмах осуществления власти, исключая возможность плодотворного философского дискурса.

Представителями потенциально-волевой концепции в условиях трансформационных процессов постсоветских обществ можно считать В.

В уже упоминавшейся монографии В. Г. Ледяев определяет власть как «способность субъекта обеспечить подчинение объекта в соответствии со своими намерениями» [151, с. 268]. Р. В. Зимовец в своей кандидатской диссертации «Феномен влади в культурі» отмечает, что «влада завжди є чимось «більшим» ніж конкретна форма її актуалізації. Вона завжди існує в модусі потенційності і не може бути редукована до її проявів. Сутність влади полягає у тому, що вона завжди може щось здійснити, що вона тримає для себе відкритим коло підконтрольних можливостей здійснення» [85, с. 96].

Несмотря на то, что монография В. Г. Ледяева, как уже отмечалось, подготовлена в рамках аналитической школы [151, с. 17], а кандидатская диссертация Р. В. Зимовеца - в духе культурологического анализа [85, с. 180], результат представленных положений практически идентичен. Это обусловлено тем, что и В. Г. Ледяев, и Р. В. Зимовец активно используют традиционные для потенциально-волевой концепции исходные посылки. Влияние позитивизма ограничило потенциально-волевую концепцию вопросами соотношения свободы и воли как факторами, но не онтологическими основаниями власти. Вероятно, этим объясняется, что авторы отмеченных работ не сумели выйти на проблему сущности власти, обеспечить ее аксиологическую интерпретацию. Что касается феноменального уровня, то здесь авторы чувствуют себя уверенно и

достаточно обоснованно доказывают, что уже наличие воли и свободы говорит о возникновении власти [50, с. 4-5], но это не означает, что сущность власти должна быть идентична условиям и факторам ее проявления. И хотя авторы делают попытку показать переход власти от сущности к явлению, но позитивистские влияния не позволяют им в полной мере осуществить эту возможность. Немалую роль здесь сыграло влияние западноевропейской политической философии (работы которой, созданы преимущественно в духе формальной рациональности), при явно недостаточной адаптации идей таких классиков как Г. В.- Ф. Гегель, А.

Тем не менее нельзя игнорировать и несомненное достоинство отечественного направления потенциально-волевой концепции. Эти исследования важны тем, что они дают возможность обратиться к таким фундаментальным проблемам власти, как воля и свобода, рассмотреть власть не просто как статичную, явленную систему, а как чистую возможность бытия и ее переход к бытию наличному, конкретному. Все это позволяет де-факто отнести потенциально-волевую концепцию к классическому философскому дискурсу и заявить о его перспективах именно как философского аспекта кратологии, а не как придатка психологической или социологической концепции.

Социально-психологическая концепция власти

Очень близка к потенциально-волевой социально-психологическая концепция постижения власти. Успехи психоанализа, адаптация в философском дискурсе идей фрейдизма и неофрейдизма [65; 66] обеспечили становление этого направления философии власти [310]. Среди классиков психологической концепции следует назвать З. Фрейда, К. Г. Юнга, А. Адлера, К. Хорни, Т. Адорно, Д. Батлер. Как правило, основатели этой концепции работали под впечатлением ужасов тоталитарных режимов. Поэтому их непосредственной целью было выявить причины и механизмы подавления свободы и воли, отказа личности от этих ценностей.

В качестве своей исходной посылки психологическое направление выдвинуло тезис, что власть - это всегда дискурс между субъектом и объектом. Исходя из этого, исследователи зачастую приходят к фетишизации властных отношений. Власть прямо или опосредованно отождествляется с коммуникацией. Легитимация и легитимность признается центральной проблемой власти как целостности. При этом игнорируется тот факт, что отношения между субъектом и объектом власти могут претендовать лишь на роль механизма осуществления власти, но никак не на ее сущность. Обостренное внимание исследователя только к коммуникативной составляющей власти создает трудности восприятия целостности власти.

Но при всех своих изъянах психологическая концепция власти имеет и несомненные достоинства. Представители этой концепции оперируют в своих исследованиях богатым эмпирическим материалом. Поэтому достигнутые результаты в рамках этого направления необходимо принимать во внимание. Кроме того, сама методологическая канва психологического подхода ориентирована на человека и его внутренний мир, показывает скрытые механизмы его «Я». Этот антропологический поворот имеет, несомненно, положительное значение, ибо демонстрирует более глубокое исследование проблемы человека, чем в рамках формального марксизма 80-х годов и концепции абстрактного человека как субъекта власти начала 90-х годов ХХ вв. Актуальность изучения практики субъектно-объектных отношений делает психологическую концепцию одной из самых

востребованных в условиях решения проблемы постижения феномена власти[§].

В рамках этого направления авторские вариации проблемы варьируются от попыток представить власть только как разновидность психологического воздействия [316, с. 15; 315] до утверждения, что власть - это

исключительно отношение между двумя волями [141, с. 12]. На умеренных позициях стоят Т. А Штукина [318, с. 69] и В. Н. Соколов, А. Г. Старинец [248, с. 147]. Они считают, что сущность власти хоть и определяется психологическим содержанием, но не исключает наличия социального компонента (к ним же можно отнести и работы Р. Чалудина [300]) .

Большинство современных представителей социально-психологической концепции работают исключительно в рамках идей, предложенных основоположниками реляционистской теории власти.

Но в рамках социально-психологической концепции зреет осознание необходимости ревизии используемой методологической культуры. Первым серьезным шагом в критическом переосмыслении ряда идей психологической теории власти явилась коллективная монография «Общество и политика: Современные исследования, поиск концепций» под редакцией В. Ю. Большакова (СПб., 2000). Представленные в ней работы А. Л. Свенцицкого, В. В. Крамника, В. К. Васильева демонстрируют стремление выработать собственные методологические основания в рамках психологического подхода и уйти от фетишизации властных отношений. Эти работы являются первым шагом к реабилитации социально-философского дискурса и поиску предельных оснований заявленных проблем (социальная власть у А. Свенцицкого, лидерство у Л. Васильева, субъект и объект власти

у В. Крамника). А. Г. Конфисахор в своей монографии «Психология власти» (СПб., 2004) сделал серьезную заявку на определение роли философии в психологии власти и обосновал необходимость адаптации достижений философского дискурса при изучении частных вопросов в рамках психологического подхода^[**]. Однако подобного рода проекты скорее исключение, чем правило.

Социально-психологическая концепция власти предоставила в распоряжение кратологии такие проработанные понятия, как воздействие, отношение, стремление к власти, обладание, человек как субъект власти, легитимность и легитимация.

Социологическая концепция власти Социология оказала существенное влияние на формирование и развитие философии власти. Классиками концепции считаются М. Вебер, Т. Парсонс, Д. Истон, Н. Луман, Т. Кларк, М. Крозье и др. Достоинством этого направления является попытка определить место и роль властного феномена в рамках единой системы - общества, определение критериев идентификации того или иного феномена с властью. Говоря о наличном бытии власти, эта позиция в принципе оправданна. Она позволяет провести строгую классификацию видов власти, осуществить скрупулезный анализ взаимоотношений субъекта и объекта власти (как на личностном, так и на общественном уровне). Потенциально социологическая концепция предоставляет возможность отследить формы взаимоотношений индивида, общества и государства и представить их взаимосвязь как строгую и гибкую систему. Возможности социологической концепции могут и должны быть востребованы при изучении конфликта во взаимоотношениях участников властного процесса, качественных отличий мировоззренческих позиций субъекта и объекта власти, степени прочности той или иной властной

структуры. Но, используя возможности социологического подхода, нельзя предавать забвению и его «ахиллесову пяту». Это прежде всего касается произвольной замены онтологических оснований власти властными отношениями, что делает неприемлемым использование исходной посылки этой теории. Еще одним существенным изъяном социологического подхода является чрезмерное увлечение построением структур (преимущественно вертикально-иеархического уровня). За схемами властных отношений, системами и подсистемами теряются человек и его ценностные ориентации. Человек редуцируется до индивида с точно заданными параметрами, а власть теряет свою антропологическую составляющую. В этом случае существует опасность отчуждения (пока в методологическом плане) человека от власти и отождествления последней с государством или общественной структурой. К сожалению, в рамках отечественного социологического подхода эти аберрации нашли свое полное выражение. Так, власть изучается либо как функция социальной системы общества [236, с. 9, 21] либо как средство интеграции общества [49, с. 186], либо как структурная форма этой системы [73, с. 4].

Представляя власть как функцию социальной системы, апологеты социологической концепции неизбежно игнорируют вопросы, связанные с ценностной оценкой власти, не поднимаясь выше установления ее эффективности, где справедливость подменяется определением пределов полномочий власти, а человек лишается права обладания властью и ставится в узкие, заранее предписанные рамки поведения. Рассматривая власть как структурную форму системы, Н. Г. Диденко выделяет управление в качестве содержания, а власть и государство - в качестве формы [73, с. 4]. Таким образом, техническая процедура осуществления власти объявляется ее содержанием. При этом сама власть рассматривается как форма, а по сути - отождествляется с государством (хотя автор делает заявку на диалектическое взаимодействие этих феноменов [73, с. 17]). Человек как обладатель власти

выпадает из этой системы и редуцируется до уровня строительного материала.

Если в рамках психологической концепции наметились попытки провести ревизию методологической культуры постижения феномена власти, то в рамках социологической концепции это еще предстоит сделать.

Тем не менее заявленная концепция интересна как наиболее полное практическое использование всех достоинств и недостатков системного подхода, их своеобразная иллюстрация. Вклад социологической концепции в кратологию на уровне концептов заключается в переносе внимания исследователя на структуру, функции и системную организованность наличного бытия власти, а также на уточнение вопроса, при каких условиях возможно новое прочтение проблемы легитимности и легитимации, обмена информацией, управления[††].

Комплексная, или кратологическая концепция власти

Советская философская школа оказала значительное влияние на развитие российской и украинской кратологической мысли. Прежде всего это проявилось в тенденции определять субстанциональное ядро власти, прослеживать взаимосвязь сущности и явления.

В. И. Митрохин изначально видит власть как «волевое удовлетворяющее обладание», Л. К. Байрачная - как «волевое выражение интересов субъекта власти» с ориентиром на социальную ответственность, А. И. Соловьев - как «форму социального давления на людей», зависящую от ценностных ориентаций субъекта и объекта власти [171; 19; 250].

Изучение власти в рамках комплексной концепции предоставляет возможность обосновать право власти на свой способ бытия, свою форму проявления и свою форму осуществления. Это обеспечивает предпосылки снятия методологических ограничений потенциально-волевой, психологической и социологической концепции и раздвижения границы

изучения власти до сущностного уровня. В какой то мере это - свидетельство восприятия базовых идей советской философии власти [193, с. 17]. Однако, в отличие от последней, кратологическая концепция стала на паритетных началах уделять внимание не только государству, классовым антагонизмам, но и проблеме человека во власти [239]. Власть как проблема начинает обретать антропологические черты, что обеспечивает возможность уйти от «советской» схемы отождествления власти с государством, а субъекта власти - с государственными структурами. Категория субъекта власти становится предельно широкой. Она не ограничивается государственными или общественными организациями. Такой подход является в методологическом плане первым шагом к переосмыслению факта отчуждения человека от власти, наделению его в теоретическом плане правом статуса субъекта власти. Но сам человек представлен слишком абстрактно. Понадобились усилия представителей психологического подхода, чтобы обосновать положение о человеке как субъекте власти, определить статус его индивидуального «Я», выявить роль его ценностных ориентиров во властных отношениях.

Методологическую установку на продолжение поиска предельных оснований власти продолжили О. В. Плотникова и коллектив авторов под руководством В. В. Ильина. Но их исследования попали под влияние реляционистской концепции власти. Власть рассматривается по преимуществу как отношение между людьми, при этом особое значение уделяется «стихии человеческого общения» [277, с. 7]. Вводится термин «властеотношения» [207, с. 25]. Правда, заимствование из реляционистской теории происходит только на уровне восприятия техники анализа. Власть рассматривается как отношение, свойство общества, что обусловливает необходимость исследования коммуникативных структур данного феномена. Особое внимание уделяется механизмам осуществления власти, принципам ее функционирования. Происходит определенная фетишизация властеотношений, которые идентифицируются как онтологические

основания власти. Однако статус властеотношений не выходит за рамки способа бытия власти, в качестве которого выступает политика. Поэтому основная идея монографии под редакцией В. Ильина выглядит методологически некорректной.

В работе О. В. Плотниковой тенденция сворачивания комплексного подхода к проблеме власти и анализ одного или двух ее аспектов проявляется не столь явно. О. Плотникова осуществляет попытку совместить два вида дискурса: философский (в форме концептуального анализа власти) и социально-философский (поиск взаимосвязи сущности власти с конкретными общественными формами ее осуществления). Однако эту попытку следует признать не совсем удачной. Автор уходит от поиска предельных оснований власти, хотя и рассматривает проблему в социальном, политологическом, психологическом, антропологическом интервалах, выявляя формы бытия власти на уровне биосферы, социосферы и антропосферы.

И, тем не менее, заслугой всего направления является желание выйти за узкие рамки формального марксизма и адаптировать наиболее продвинутые философские и политологические идеи западного мира. Благодаря фундаментальной проработке философских категорий воли и свободы В. И. Митрохин, Л. К. Байрачная и А. И. Соловьев ушли от излишней психологизации темы и предложили модель власти как многомерного феномена, имеющего единое субстанциональное ядро.

В начале XXI в. появляются работы, в которых прослеживается генетическая связь с комплексной концепцией, но при отсутствии преемственности с практическими результатами этого направления начала 90-х годов.

Второе поколение апологетов комплексного направления восприняло цели своих предшественников, но существенно изменило методологический и понятийный аппарат. Если в работах начала 90-ых годов прослеживаются мысли, берущие свое начало у Платона (где власть это сила), то теперь на вооружение была взята традиция, имеющая в своих истоках работы

Аристотеля: «во всем, что будучи составлено из нескольких частей, непрерывно связанных одна с другой или разъединенных... сказывается властвующее начало и начало подчиненное. Это общий закон природы» (Аристотель. Политика. 1254a. 9) Созданные в рамках системного подхода исследования В. Ф. Халипова и Н. Ю. Денисовой обосновывают представление о власти как некоем цементирующем начале, принципе организации бытия вообще [290, с. 16; 72, с. 10]. Рассматривая проблему в таком ракурсе, эти исследователи уходят от традиций новоевропейской кратологической мысли, которая, начиная с Н. Макиавелли и Т. Гоббса, рассматривала власть как инструмент общества, как функцию социальной структуры. С этого времени можно говорить о кратологической концепции, которая генетически связана с комплексной концепцией постижения власти.

В какой-то мере к ним примыкает работа А. Д. Латипова. Заявляя об использовании диалектического метода [146, с. 13], А. Д. Латипов ищет «то инвариантное, что остается константным при всех исторических изменениях и формах власти» [146, с. 13]. Он полагает, что власть «есть особая (надзоологическая) сила общества, превышающая естественную биологическую сумму силы образующих его людей. Это метафизическая (безличностная, надиндивидуальная) сила» [146, с. 14].

Несомненно, такие предложения по рассмотрению проблемы власти позволяют подняться на определенный уровень абстракции и использовать достоинства социально-философского дискурса, избежав тем самым засилья «формальной рациональности», фетишизации «социального действия», «психологического или волевого воздействия», «механизмов обеспечения функционирования социальной системы», т.е. тех исследовательских аберраций, которые возможны в рамках осуществления потенциально­волевой, психологической и социологической концепции власти.

На основании проведенного анализа следует вывести ключевые концепты кратологического дискурса о власти*. Это властеотношение, властвующее начало, власть как удовлетворяющее обладание.

Заявленные концепты власти в разных подходах и теориях не имеют абсолютного характера. Более того, рассмотрение понятийного аппарата любой социальной, а тем более кратологической проблемы, должно начинаться с изучения живого и литературного языка той социокультурной реальности, в рамках которой осуществляется исследование (этот тезис был сформулирован и обоснован в предыдущем подразделе). В данном случае речь идет о русской социокультурной среде. Именно этот последний тезис неоправданно часто игнорируют представители отмеченных концепций. Рассматривая генезис понятия «власть» в западноевропейских языках, они практически не обращаются к семантическому полю власти в восточноевропейской лингвистической традиции. В рамках социально­философского дискурса такой подход неприемлем. Поэтому задачей следующего раздела будет согласование уже выявленных концептов власти в специфических концепциях с семантическим полем власти в восточноевропейских языках (последние будут рассмотрены через толковые словари и словари синонимов). На основе полученного лингвистического материала будут выстроены концепты социально-философского дискурса, направленного на постижение власти в обществах трансформационных процессов с ориентиром на специфику постсоветского пространства.

Выводы:

1. Анализ концепций власти выявил дефицит философско- исторического исследования власти, а также актуальность его применения для решения заявленной проблемы.

2. Основными концептами дискурса о власти в разных концепциях служат: воздействие, отношение, стремление к власти, обладание, человек как субъект власти, легитимность и легитимация, структура, функция,

системная организованность наличного бытия власти, обмен информацией, управление, властеотношение, властвующее начало, власть как удовлетворяющее обладание, притязание.

1.4