3.5 Композиция знания

Двойная зависимость знания от О- и С-интенций позволяет качественно градуировать сферу «знание» в зависимости от их (интенций) преимущественной материализации. О-интенция отвечает за общую диспозицию знания к адекватности, тогда как С- интенция отвечает за общую диспозицию знания к обоснованности, общезначимости.

278

РАЦИОНАЛЬНОЕ - ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ ЗНАНИЕ.

Как утверждалось, знание является формой удостоверения истины, комплексом демонстраций, обусловливающим некую очевидность истины для субъекта. Однако, учитывая, что истинность различных знаний удостоверяется по-разному, уместно говорить о различных типах очевидности.

Под понятием «очевидность» помимо интуитивистских

интерпретаций можно понимать:

а) психологически очевидное, которое есть очевидное в

индивидуально-личностном смысле («фон» личности и т. п.) и которое означает уверенность субъекта в истинности чего-то, исходя из его частного опыта. Примером может быть варьируемость силы довода при повторении признака по индукции для неспециалиста, специалиста и соответственно

высококвалифицированного специалиста;

б) логически очевидное, которое является очевидностью доказательства, где под последним понимается его (доказательства) аподиктичность. Такое очевидное всегда опосредствованно, ибо представляет результат демонстрации, обоснования, доказательства и т. д., примером служит любая математическая теорема;

в) непосредственно очевидное, которое представляет форму адекватной фиксации некоторого положения дел, так сказать, на поверхности, исходя из самой сущности ситуации. Например, высказывание «белое не есть черное» самоочевидно в силу «самовыразимости».

Отсюда ясно, что рациональное знание очевидно в логическом, а интуитивно-образное (эмоциональное) — в психологическом

смысле. Будучи логически эксплицитным, рациональное знание (в идеале) аподиктично.

В противоположность рациональному эмоциональное знание — «инстинктивно», личностно. Оно кристаллизу-

279

ется непосредственно в общении, в коммуникации, когда субъект по множеству едва уловимых нюансов отдает отчет о сущности происходящего. Так, чаще всего человек «знает», когда ему доверяют (не доверяют), верят (не верят) и т. п. Проистекая из комплексной оценки реально переживаемой субъектом ситуации, это знание не дискурсивно, во всяком случае, как правило, оно не рационализируется и не обобщается на аналогичные ситуации.

В данном случае, как и в аналогичных, следует говорить о знании-понимании на основе образно-символических форм (например, чеховский подтекст), которые не могут найти четкое дискурсивно-логическое выражение. В этом смысле минимальным условием возможности осуществления специализированной познавательной деятельности, связанной с получением в качестве «продукта выхода» дискурсивного знания, является способность проведения исследования в естественном языке, который, очевидно, выступает нижним порогом рациональности.

СОЦИАЛИЗИРОВАННОЕ ЗНАНИЕ.

По этому основанию знания классифицируются на знания- персоналии, знания-проблемы, знания-предметы, отражающие

динамику знаковой трансляции знаний в социум. Деятельность человека — знаковая. Одно из распространенных пониманий человека так и связывает его differentia specifica со способностью быть знаково-символическим существом, оперировать символами, знаками. Разветвленная знаковая деятельность, как стало ясно из тщательного изучения вопроса, развилась вследствие ограниченности, недостаточности механизмов биологического кодирования, трансляции информации для видового самосохранения и прогресса Homo sapiens. В ходе эволюции человек объек-

280

тивно сталкивается с фактом естественной предельности, неуниверсальности средств биологической передачи информации, ибо оказывается, что вся социальность, т. е. особая формация, возникающая как результат межиндивидного общения, коммуникации, интеракции, по своей природе не биологична и биологически не транслируется. Поэтому для воспроизведения социальности потребовались принципиально иные средства — внебиологические.

Впоследствии этот тип трансляции знаний заменяется профессионально-именным (передача знаний членам единой ассоциации людей, сгруппированных по признаку общности социальных ролей, где на место индивида заступает коллективный хранитель, накопитель, транслятор группового знания-искусства), который несколько более совершенен благодаря расширению общественного поля носителей знания, что страхует социум от безвозвратной потери знаний при утрате отдельных его носителей. Этому типу трансляции знаний соответствуют знания-проблемы, жестко привязанные к конкретным познавательным задачам, возникающим вследствие столкновения человека с некоторым типологическим классом проблемных ситуаций. Таковы архаичные формы древневосточного знания, представ-

281

ляющие рецептуру субъективной деятельности по разрешению конкретных задач-проблем. Знания-проблемы, столь же

гносеологически несовершенные, как и знания-персоналии, обречены на гибель, ибо ни в познавательном, ни и практическом (тривиализация наличного проблемного фонда) отношении не отвечали возрастающим потребностям культурного прогресса

человечества.

В свою очередь этот тип трансляции знаний вытесняется наиболее совершенным универсально-понятийным типом, в котором субъект, входя в социальную деятельность по «гражданской» составляющей, не регламентируется родовыми, профессиональными и тому подобными рамками.

Процесс наукообразования, понимаемый как переход от знаний- персоналий и знаний-проблем к знаниям-предметам, представляется таким.

1. Систематизация частных решений, методов снятия проблем, фиксация их в некотором интегральном виде благодаря «привязке» к соответствующим типичным условиям позволяет абстрагироваться от рассмотрения уникальных ситуаций, порождающих эти проблемы.

2. Вынос за скобки частных условий означает не просто исследование проблем в общем виде, он предполагает как бы безусловное описание всей предметной области, генерирующей соответствующие виды проблем, что, собственно, и является начальной точкой отсчета науки.

282

Так, знания о лесах первоначально концентрировавшиеся у отдельных крестьян, которые занимались лесоразработкой, функционировали как знания-персоналии (знания-проблемы) и наследовались от отца к сыну. Между тем запросы промышленности (капитальное строительство, кораблестроение и т. д.) привели к необходимости систематического описания (знания) леса: в каких ареалах и почему превалируют те или иные породы, как и где целесообразнее производить заготовки и т. д., что обусловило генерализацию стихийно-эмпирического знания в этой области. В итоге мало-помалу оформлявшееся научное лесоведение включает уже не обрывочные, а общие сведения о лесе как природно-географическом явлении (Г. Ф. Морозов, В. В. Докучаев, Н. А. Михайлов). Главное в трансформации лесоводства в лесоведение заключается в выделении предметной области, фиксации сведений о характере подлежащей исследованию реальности в общем виде, представлении «леса» как «идеализированного объекта», выступающего темой специального рассмотрения, а, следовательно, в переводе знаний из утилитарно­прикладной сферы в теоретическую.

ФЕНОМЕНАЛИСТСКОЕ - ЭССЕНЦИАЛИСТСКОЕ ЗНАНИЕ.

Феноменалистские знания представляют качественные теории, наделенные преимущественно описательными функциями (многие разделы биологии, географии, геологии и т. д.). В отличие от этого эссенциалистские знания являются объяснительными теориями, прибегающими в освоении предметных областей в основном к помощи количественных средств анализа. Естественно, феноменалистские теории не подменяют собой эссенциалистских, подобно тому, как описательные функции теории не подменяют ее объяснительных функций.

Динамика познания такова, что феноменалистские теории рано или поздно — за счет постижения сущности, фиксации причин рассматриваемых явлений и т. п. — трансформируются в

эссенциалистские.

283

ЭМПИРИЧЕСКОЕ - ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ.

Дихотомия эмпирического-теоретического упорядочивает знания с позиций учения о формах мышления, учета их функциональной роли в структуре интеллектуальной деятельности, что открывает дополнительные возможности для определения качественной природы, особенностей известных знаний.

Знания, соответствующие эмпирическому уровню, в основном связаны с генерализацией фактических данных, обобщением опытных зависимостей, регулярностей, индуктивных законов и т. п. Знания, соответствующие теоретическому уровню, более абстрактны, возникают в результате имманентного развития теоретических проблемных областей.

Существенное различие эмпирических и теоретических знаний состоит в использовании различных форм мышления. Знания, связанные с эмпирическим уровнем, формируются как результат чувственной фиксации, констатации, регистрации. Знания же, связанные с теоретическим уровнем, формируются как результат семантической интерпретации, концептуализации, рационализации.

Диалектика взаимоотношения эмпирических и теоретических знаний такова, что рано или поздно за счет соответствующего обоснования эмпирические знания трансформируются в теоретические. Так, законы Кеплера, в авторской формулировке представлявшие индуктивные обобщения, с развитием классической механики выводятся в качестве теоретических знаний-следствий из более фундаментального ньютоновского закона всемирного тяготения.

ФУНДАМЕНТАЛЬНОЕ - ПРИКЛАДНОЕ ЗНАНИЕ.

Говоря о достаточно ясной типологии фундаментальных — прикладных знаний, стоит подчеркнуть ее относительность. В эпоху, когда наука играет роль решающей производительной силы,

деление на «фундаментальную» («чистую») и «прикладную» науку весьма условно. Общее положение дел выражает тот тезис, что фундаментальная («чистая») наука в перспективе становится прикладной. Лишь один пример. В не столь отдаленное время, указывая на своего

284

рода социально-практическую «отрешенность» астрономии, А. Пуанкаре не без иронии замечал: «...для финансирования этой науки надо быть идеалистом в политике». Теперь в связи с практическим освоением космоса, когда политики стали одними из заинтересованнейших его «потребителей», имея в виду промышленные, военные, прочие интересы, отказ от финансирования астрономии выглядел бы формой «политического идеализма».

Одновременно разрешение достаточно серьезных прикладных проблем требует фундаментальных разработок. Так, проблема овладения новыми источниками энергии — прикладная. Одно из ее «ближайших» решений в настоящее время видится в получении управляемых термоядерных реакций. Проблема же получения данных реакций — в значительной мере теоретическая, — для ее разрешения необходимо всестороннее изучение плазмы, что требует фундаментштьных исследований по магнитной гидродинамике, разработки соответствующего математического аппарата (нелинейных дифференциальных уравнений

гидродинамики) и т. д. Следовательно, успешное решение прикладной энергетической проблемы во многом зависит от решения фундаментальных теоретических проблем в области магнитной гидродинамики.

ВЕРОЯТНОЕ - ДОСТОВЕРНОЕ ЗНАНИЕ.

«Вероятность» и «достоверность» — модальные характеристики знания, которые выражают степень его обоснованности. Знание считается достоверным, если есть основания утверждать, что истинность его установлена. Знание считается вероятным, если твердые основания для уверенности в его истинности отсутствуют, оно нуждается в дополнительном логическом или практическом обосновании. Диалектика развития знания подчиняется закону трансформации вероятных знаний в достоверные за счет выявления оснований их истинности.

АНАЛИТИЧЕСКОЕ - СИНТЕТИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ.

«Аналитическое» и «синтетическое» квалифицируют знание с точки зрения нетривиальности истинности. Аналитическое знание представляет множество аналитических

285

утверждений, истинность которых непосредственна, зависит от значений входящих в них терминов и, следовательно, не требует дополнительной экспликации. Утверждение «всякая дочь имела мать» — аналитическое. Синтетическое знание представляет множество синтетических утверждений, т. е. таких, установить

истинность которых не удается непосредственно, — для этого требуется дополнительная, как правило, нетривиальная фактуальная процедура. Утверждение «всякое тело находится в состоянии покоя или прямолинейного и равномерного движения, если результирующая сил, действующих на него, равна нулю», — синтетическое.

Деление знаний на аналитические и синтетические — относительно, бессмысленно вне рамок фиксированной семантической системы.

АПРИОРНОЕ - АПОСТЕРИОРНОЕ ЗНАНИЕ.

Во избежание недоразумений подчеркнем: априорных знаний как таковых не существует, знания бывают лишь апостериорными. Вместе с тем, отрицая правомерность употребления эпитетов «априорное» и «апостериорное» в некоем абсолютном смысле, мы убеждены в справедливости их употребления в относительном смысле, имея в виду функционально-оперативную роль, предназначение определенных знаний в познавательном процессе. При таком подходе под «априорным» понимается предпосылочное, базисное знание, обеспечивающее реальное развертывание познавательных актов по получению производного,

«апостериорного» знания. Констатация позволяет углубиться в тему предпосылочного знания.

Развитие науки, как известно, стимулируется развенчанием некогда принятых догм, предрассудков, предубеждений, не имеющих под собой серьезных оснований. Данное положение дел подтверждается и опытом гносеологии, ощутимый прогресс которой вызван критикой и последовавшим отказом от трансцендентализма — господствовавшего в классической культуре предвзятого аналитического подхода к интерпретации природы сознания (познания, знания). Для трансцендентализма характерно при- 286

знание 1) изначальной прозрачности, безотносительности, «ненастроенности» сознания: сознание — полая ниша, наполняемая когитальной вещностью по стандартным методикам; 2) отождествимости субъектов по фактору cogito — все способности души от природы у всех одинаковы, 3) реставрируемости процессов мыследеятельности до их исходного lucida intervalla — возможность такой рефлективной проработки сознания, которая гарантирует достижение базиса несомненности субъективного.

Подобная идеология, однако, вступала в противоречие с практикой функционирования сознания. Ведь если допускать самоидентичность субъективного, его равноопределимость для любой произвольной точки, то как объяснять непонимание, несогласие, предрасположение, выбор, консенсус — феномены, свидетельствующие о внутренней дифференцированности, неоднородности субъективного. Приемлемых толкований этих явлений в трансцендентализме не давалось. Последнее, с одной стороны, демонстрировало искусственность трансцендентализма, а, с другой, — предопределяло поиск более адекватных трактовок сознания (познания, знания), лишенных того комплекса догм,

предрассудков, предубеждений, которые свойственны

трансцендентализму. Одной из них явилась теория, отвергающая базовую концепцию трансцендентализма об изначальной прозрачности, беспредпосылочности сознания. Эта теория исходит из предположения некой опосредованности сознания предпосылочным знанием.

Предпосылочное знание в своем гносеологическом содержании многофакторно, поливариантно. Оно реализуется в форме явного и неявного знания. Первое объединяет множество ранее наработанных положений эмпирического и теоретического уровня, а также различных ценностей, регулятивов, которые задают идейные рамки сознания. Отличительная черта данного типа предпосылочного знания — теоретико-рефлективная проработанность, предполагающая целенаправленное

использование индивидом имеющихся достижений. В отличие от этого неявное предпосылочное знание выступает ассоциацией не-

287

фиксируемых средствами рефлексии (т. е. неартикулируемых, неконцептуализируемых) положений, образующих имплицитную теорию природы вещей индивида. Здесь допустимо говорить о своего рода презумптивной стадии сознания, с которой связан допредикативный опыт (неотчетливые предпонимания, неопределяемые предзнания, подразумевания и т. п.), задающий глубинный теневой фон деятельности интеллекта. Как он складывается, самопроявляется в «механизме» сознания?

Ближайшей питательной средой предпосылочного знания оказывается неспециализированная практически-обыденная сфера, в которой индивид пребывает с другими в нормальной самоочевидной рутинности (эти понятия не несут оценочной окраски) повседневной жизни (Бергер, Лукман). Здесь формируется духовный склад личности,⁷⁴оформляются убеждения и предубеждения, доверия и недоверия, устанавливается масштаб мира, горизонты его понимания и постижения, складывается исходное «видение», от которого индивид не может отвлечься при последующем восприятии действительности.

Связующими звеньями между этой надындивидуальной сферой и сознанием индивида служат язык и персональный опыт.

Мощнейшим индуктором предпосылочного знания является язык, содержащий развернутую систему значений в их соотношении, категориальное членение и синтез объектов действительности, формальное, ставшее стереотипным

закрепленное знание о мире, типовые логико-грамматические операции, навыки мышления, «навязчивые идеи»,

предрасположения, возможность пустых вербализмов, «холостых» и даже ложных ходов; будучи первичной и универсальной формой рациональности человеческого опыта, язык заключает в себе определенные программы возможностей и запретов, алгоритмы реализации понятийных отношений и связей (М. С. Козлова).

⁷⁴В общем случае инструментами этого формирования выступают «семья», «школа», «эпоха».

288

Язык предсуществует, он преддан; человек приобщается к нему, усваивая навязываемые языком дискретизации, объективации,

интерпретации. В известной мере не человек мыслит языком, а язык мыслит через человека; язык в некотором роде сам есть субъект в онтологическом смысле (С. Доубровски).

Роль языка повсеместна, всепроникающа. Для наших целей принципиально то, что любая форма человеческого познания от визуальной регистрации до концептуализации осуществляется в соответствии с исторически сложившимися языковыми (понятийными) структурами, в которых зафиксированы определенности бытия, выявленные совокупной практикой. Тут-то и проявляются предпосылочные комплексы, «запускающие»

механизмы мировосприятия.

Другим не менее сильным генератором предпосылочного знания выступает персональный опыт, значение которого по сей день остается малоизученным. Именно в повседневной живой ткани частной жизни как результат различных общений и обобщений исподволь, во многом на ощупь, складывается целостный, удивительно прочный образ мира, детерминирующий сцепление, воспроизводство, вариации всего многообразия конкретных форм, видов представления, мышления, деятельности, характерных для индивида. Функциональное назначение этого внутреннего идейного континуума, постоянные вибрации которого сопровождают человека на всех участках его жизни, — настройка практического, духовного и практически-духовного освоения действительности. Аккумулируя многообразие непроизвольно образующихся моделей мира и актуализируя эти модели, предопределяя воспроизводство определенного образа мысли и действия, персональный опыт играет роль скрытой опоры, поддерживающей видимое здание человеческой самореализации.

Понимание важности роли предпосылочного знания, детерминирующего деятельность и сознание, ставит задачу его экспликации. В случае выявления и уточнения принимаемых предпосылок многие проблемы практики (ком-

289

муникация) и познания (понимание) относительно непосредственно бы снимались. Реальна ли возможность рефлексии предпосылочного знания?

Вообще говоря, учитывая отсутствие каких-то заведомых пределов нашей способности рефлексии, запретов на прояснение предпосылок сознания не существует. Однако, утверждая это, важно представлять недостижимость состояния полной их (предпосылок) проясненности. В связи со сказанным подчеркнем лишь три обстоятельства:

1. Не весь человеческий опыт дискурсивен. Подсознание вбирает в себя многочисленные воздействия на душу, не доходящие до сознания в виде определенных ощущений, представлений, образов, моделей и т. п., масса которых, очевидно, значительно перекрывает массу отчетливых идей. Таким образом, мы никогда не знаем, сколько в действительности знаний мы имеем внутри себя (Гегель).

2. Принцип работы сознания линеен (не иерархичен), что исключает возможность мыслить и одновременно рефлектировать мысль. Поэтому рефлексия предпосылок осуществляется всегда post factum. Но это означает оценку ситуации на основе привлечения не

связанных с ситуацией предпосылок. Возникает проблема взаимодействия «изучаемых» и «изучающих» предпосылок, которая просто отнюдь не решается. Встречная активность вновь привлекаемых предпосылок вносит дополнительный элемент неопределенности, требует выхода на новые круги рефлексии, испытывающей аналогичные затруднения.

3. В качестве фигурирующих предпосылок имеют место комплексы эмоционального знания, коренящегося в особом характере субъекта. Проявлению его действия обязаны всякого рода вкусы, пристрастия и т. п. Рефлексию данного типа предпосылок осложняет их неартикулируемость. Известные возможности рефлексий, правда, открывают методы историко-биографической реконструкции, проясняющей ситуации типа «почему Чебышев не при-

290

нимал теорию функций комплексного переменного», однако и эти возможности не универсальны, учитывая как неполноту воссоздаваемой задним числом картины, так и существенную роль внеисточникового знания (принятые модели событий, описывающих их конструкций, ценностей), участвующего в реставрации генеалогии событий.

Выводом из сказанного будет констатация невозможности полной рефлективной проработки предпосылочного знания, что демонстрирует иллюзорность принципа всесторонней рефлектированности состояний сознания, выдвинутого

классической культурой. Вместе с тем мириться с вхождением в сознание нерефлектируемых компонентов трудно. Слишком уж значительный момент неопределенности (неоднозначности) привносится в деятельность сознания. Поэтому, если предпосылочное знание не поддается прояснению, то, может, оно поддается исключению из умственной деятельности? Приступая к рассмотрению проектов элиминации (нейтрализации)

предпосылочного знания, оценим соответствующие тенденции в сфере как научного, так и ненаучного опыта.

Одна из представительных тенденций такого рода в науке — финитизм, представляющий широкую гносеологическую доктрину, которая исходит из идеала всесторонне обозримого, доказательного, наглядно очевидного, поддающегося непосредственному контролю знания. То, что такой идеал достижим, не проблематизировалось. Проблематизировалось право отдельных кандидатов олицетворять его.

Одни, как Гильберт, за несомненное основание знания принимали форму знаков, которую «можно распознавать наверняка всегда и всюду, независимо от места и времени, от особых условий, в которых был начертан знак, а также от незначительных различий в исполнении знаков».⁷⁵

75

Шт. по: Карри X. Основания математической логики. М., 1969. С. 140.

291

Другие, как Гейтинг, уповали на «построение», которое «должно быть столь ясным, чтобы не нуждаться ни в каких обоснованиях». Третьи, как Бриджмен, фундамент науки усматривали в «операции», которая, исключая латентные знания, гарантирует надежность познания. Естественно, разрабатывались и иные версии,

обсуждать которые нет необходимости ввиду произведенной ранее принципиальной оценки стратегии поиска беспредпосылочной точки опоры в гносеологии. Некритические притязания эмпиризма, рационализма, интуитивизма на установление прозрачного базиса знания потерпели полный крах, откуда следует невозможность «чистого» познания, не отягощенного предзаданной позицией исследователя. Эту позицию не удается устранить даже из максимально явного математического знания, где она реализуется через содержательный пласт деятельности (См.: 4.4.1). Но факт принятия за исходный пункт и основание доказательства содержательных аксиом обнаруживает несбыточность финитистского идеала всесторонне обоснованного самоочевидного знания. Ибо, принимая содержательные аксиомы, мы принимаем предпосылки, а «принимая предпосылки, мы переходим в область проблематического, т. к. различия в мнениях людей основываются... на том, что люди исходят из различных предпосылок». За пределами идеала, развиваемого финитизмом, остаются такие процедуры, как принятие онтологических допущений, гипотез существования (выражающих специфику определенным образом понятой «объективной логики» предмета в случае опытных наук и специфику базисных теорий в случае логико-математических наук), идеалов и норм науки, оценка и сравнение теорий, принятие решений и т. п. С позиций сказанного доктрина финитизма, усматривающая базис несомненности знания в оперировании объектами in concreto, поддерживается верой во всемогущество и не-

⁷⁶ Гильберт Д. Основания геометрии. М., 1948. С. 391.

292

погрешимость наглядных средств познания, сама располагается в области предпосылок, причем весьма нефинитных и проблематических.

Рассмотрим некоторые из тенденций элиминации (нейтрализации) предпосылочного знания в сфере ненаучного опыта. Характерные особенности их выясним на примере символизма и футуризма, делающих ставку на разработку «беспредпосылочных» способов языковой коммуникации.

В случае символизма возможность устранения предпосылочного знания усматривается в разработке своеобразной фонологии. Исходя из того, что восприятие и осмысление мира в значительной мере предопределено процессом вокации, теоретики символизма путем отвлечения от смысла и значения слов предлагали концентрировать внимание на их (слов) звучании. Упор на слово, которое вначале звучит, а потом значит, позволяет с их точки зрения через саму форму слова — ритм, метр, инструментовку, мелодику — задать общезначимую содержательную (смысловую) настройку: хотя каждый воспринимает звуки по-своему, звуки у всех вызывают идентичные мысли. Как видно, преодоление предпосылок достигается здесь вследствие погружения на доразумный уровень, где не существует предданного смысла и где в основе порождения смысла лежит звук.

Сторонникам этой линии уместно адресовать контраргументы.

Ритмика слов предваряет несомые ими смыслы, влияет на них,

но их не порождает. Звуковая форма «ложится» на исходный смысловой фон, который предсуществует в виде запаса культуры индивида. И лишь существованием этого фона удается объяснить то, что звучащее слово вообще имеет смысл.⁷⁷

⁷⁷ Игнорирование этого обстоятельства ведет к идее «чистого», по существу бессодержательного языка (идея «чистой» поэзии), с которой выступают сюрреалисты.

293

Организационного слияния звука и порождаемого им смысла не достигается в силу двух причин. В силу ассоциативности, метафоричности языка: становлению смыслов, тем более общезначимых, препятствует обилие эллипсов и тропов

(метонимия, синекдоха, аллегория, гипербола, литота, перифраз, пародия и т. п.). И в силу неоднородности контекстов коммуникации: слово, выхваченное из контекста, превращается в тайну, «терзание мысли» (Валери), например: «время», «жизнь» и т. д. В этом отношении прав M. M. Бахтин, подчеркивающий, что «не может быть «смысла в себе» — он существует... для другого 78

смысла, т. е. существует только с ним».

Мелодика слова не в состоянии внушить (передать) значимые смыслы, которые практически не поддаются словесной фиксации. В данной связи сошлемся на Н. В. Гоголя, замечавшего: «Есть вещи, которые нельзя изъяснить... есть много того, что может только почувствоваться глубиною души».⁷⁹Наличие подобных вещей позволяет сформулировать закон неполной артикуляции, согласно которому артикуляция достаточно нетривиального предмета, как правило, не полна.

Сказанное дискредитирует концепцию суггестивно-магического (поэтического) призвания языка, составляющую краеугольный камень программы символизма.

В отличие от символистов футуристы исходят из изначальной слитности звука и смысла, акцентируя содержательную выразительность звучащих слов. Преодоление мыслительных предпосылок осуществляется, по их мнению, освобождением языка от такой условности, как звуковое, ритмическое измерение, что путем углубления в структуру слов предоставляет возможность достигнуть безусловного — универсального смысла «в себе» слов. Подобно А. Бергсону, призывая забыть, что люди пользуются словами, футуристы пытались привести звуки речи к

⁷⁸ Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 350.

⁷⁹ Гоголь И. В. Собр. соч. Т. 4. М., 1952. С. 239.

294

единому знаменателю: минуя слово добиться

«непосредственного постижения» (А. Крученых). Слово интересует футуристов лишь как совокупность смысловых тенденций, общее в языковых вариациях, — так сказать, масса слова.

Возвышение над предметными функциями слов, их бытовыми значениями и позволяет, в представлении футуристов, преодолевать ассоциативную (наводненную предпосылками) ткань речи, обретать «чистый», «беспредпосылочный» смысл.

В плане критики позиции выскажем такое соображение. В основе программы футуризма — разработка специального языка, оперирующего содержательной азбукой, где каждая буква, звук

имеют точную, заранее оговоренную семантику: первая согласная управляет словом, слова, начатые одной согласной, подводятся под одно понятие и т. д. «Если взять одно слово, — уточняет, к примеру, В. Хлебников, — допустим, чашка, то мы не знаем, какое значение имеет для целого слова каждый отдельный звук. Но если собрать все слова с первым звуком Ч... то все остальные звуки друг друга уничтожают, и то общее значение, какое есть у этих слов, и будет значением Ч. Сравнивая эти слова на Ч, мы видим, что все они значат одно тело в оболочке другого; Ч — значит оболочка».⁸⁰

Очевидно, что беспредпосылочность «заумного» языка поддерживается жесткой связью звука с соответствующим ему понятием. Но может ли эта связь быть беспредпосылочной? На наш взгляд, нет.

Тождество звука и смысла не может не опосредствоваться предпосылками. Как тонко замечает П. Валери, язык — язычник. Он «неумолимо требует, чтобы душа не осталась без тела, ни смысл, ни идея — вне действия какой-либо запоминающейся фигуры, построенной на тембрах, длительностях и акцентах». Язык опосредован знанием о мире, которое проявляется либо в дискурсе (в смысловой связи предложений), либо в ситуации протекания речевого акта, либо в интонации, жестах и т. п. Речевой контекст, следо-

⁸⁰ Хлебников В. Собр. произв. Т. 5. Л., 1933. С. 235.

295

вательно, не может быть построен на «объективных» значениях слов, ибо он субъективен: так или иначе в нем проявляется предданная жизненная позиция, которая сопровождает осмысление бессмысленного (букв, звуков). Последнее и демонстрирует невозможность преодолеть предпосылочное знание о мире путем порождения универсальной смысловой основы слов, избегая «игры в куклы» (В. Хлебников), т. е. а) игнорируя общезначимые традиции формирования значений и смыслов в языке как естественно-исторической коммуникативной системе и б) минуя переживание словесной формы слов, опирающееся на историю и вводящее индивидуальное восприятие букв и звуков в широкие координаты общечеловеческого опыта.

Как видно, предпосылочное знание неустранимо не только из науки, но также и из ненауки. Однако если в отношении ненауки вопрос остро не встает (эта область духовного производства не характеризуется строгостью), то в отношении науки, претендующей на строгость сферы когнитивного опыта, вопрос о наличии точно неформулируемых предпосылок приобретает предельную остроту постановки. Поэтому, если предпосылочное знание неустранимо из науки, то наука заинтересована в том, чтобы в качестве предпосылочного в ней фигурировало знание, максимально совершенное с минимумом спекулятивных, затрудняющих исследование элементов. В данной связи спрашивается: возможно ли разработать подобие системы экспертных оценок, позволяющих определять качество предпосылочного знания. В этом нет невозможного.

Обратим внимание на широко известный закон любой органической системы, состоящий в том, что необходимые

предпосылки ее движения воспроизводятся посредством механизма оборачивания ролей — превращения причины в следствие, условия — в обусловленное.

Можно утверждать, что управляющий развитием столь органической системы, как наука, закон оборачивания и является тем инструментом, который трансформирует неявные предпосылки в явные рефлектированные компо-

296

ненты теории. Дело состоит в последовательном превращении предпосылок в предмет специализированного анализа, которым может быть эмпирическая, логическая и внелогическая, неэмпирическая оценка знания.

ОБЫДЕННОЕ - НАУЧНОЕ ЗНАНИЕ.

Идея этой классификации уходит в далекое прошлое. Уже в античности предлагалась дихотомия научного (теоретико­рационального, логически упорядоченного) — сократовского

(атеоретичного, логически несистематизированного) знания, или, как потом стали говорить, знания жизненного мира.

Гносеологический статус данных знаний обусловлен сущностью социальных институтов, в рамках которых они производятся. Научные знания, производимые в науке как специализированной отрасли общественного производства, отвечают определенным стандартам, которые регламентируют параметры конечного «продукта выхода». Обыденные знания, производимые в рамках специально не регламентированной деятельности в условиях повседневного «жизненного мира», заведомо гносеологически не стандартизированы. Отсюда, различия между научными и обыденными знаниями проводятся по характеру объектов, в них зафиксированных, способу отражения, типу категоризации и т. п. — словом, по специфике как самой познавательной деятельности, так и ее продуктов, получаемых в одном и в другом случае, где эта специфика задается ориентацией на критерии научности.

Сфера обыденного познания многообразна. Она включает здравый смысл, верования, приметы, обобщения наличного опыта, закрепляемые в традициях, преданиях, назиданиях и т. п., интуитивные убеждения, предчувствия и пр. Обыденные знания весьма прочны. Представляя обобщение периодичных, массовых явлений и процессов,⁸¹они составляют основу практической жизненной позиции — отношения человека к миру (выбор ценностей, целепола-

⁸¹ Содержание примет и так называемых «народных мудростей» кристаллизуется в ходе умозаключений по индукции из наблюдений регулярных, чередующихся, ритмических событий.

297

гание и т. п.). Позволяя таким образом организовывать повседневную человеческую деятельность, обыденные знания фундаментальны для человека как природно-социального существа. Подчеркнуть это уместно перед лицом сциентистской абсолютизации научного знания — представления науки как универсального средства решения гуманитарных проблем, как меры вещей — того, что есть, и того, чего нет. Отвергая антропологическую критику сциентизма Гуссерлем, Хайдеггером,

Ясперсом и другими, хотелось бы подчеркнуть, что редукция многообразного в своих проявлениях опыта человека к научному опыту несостоятельна, т. к. наука никогда в полной мере не покрывала и не выражала, и в дальнейшем не будет покрывать и выражать всего «человеческого» в человеке.

Гносеологические взаимоотношения обыденного и научного знания — динамичны. С одной стороны, обыденное знание выполняет по отношению к научному знанию некую предпосылочную, презумптивную функцию, что было четко (хотя и не впервые) зафиксировано Э.Гуссерлем. Наука, утверждал он, опирается на «круг уверенностей, к которым относятся с давно сложившимся доверием и которые в человеческой жизни до всех потребностей научного обоснования приняты в качестве безусловно значимых и практически апробированных».⁸²Этот круг уверенностей (сфера Lebenswelt) и олицетворяет логически невыразимое, несистематичное, обыденное знание, которое, хотя и является внутренним достоянием личности, обладает в то же время надличностной значимостью, выступая компонентом научного обоснования. С другой стороны, научное познание, вторгаясь в область обыденной жизни, видоизменяет обыденное знание, реконструируя его на научной основе.

Обыденное знание, конечно, фиксирует истину. Однако осуществляет это бессистемным неспециализированным образом, оставляя неэксплицированными ее основа-

⁸² Husserl Е. Gesammelte Werke. Bd. VI. Haag, 1954. S. 441.

298

ния. Научное знание отличает от обыденного логическая организованность и связность выражаемой в нем истины.

Как показал А. Р. Лурия, операции логического вывода из посылок с социально-психологической точки зрения вовсе не являются универсальными. Вначале, когда мыслительные процессы совершаются не в вербально-логическом, а в стихийно­эмпирическом, наглядно-действенном плане, доминируют не интерсубъективные, общезначимые комплексы логического доказательства (как таковые они еще не сложились), а индивидуальные, личностные комплексы-убеждения, выведенные по неполной индукции из практически-обыденного опыта. На этой стадии доверия к логическим посылкам как ингредиенту принудительной «системы вербально-логических отношений еще не возникает и операции логического вывода из посылок еще не приобретают того значения для получения новых знаний, которое они имеют... когда развиваются и получают массовое распространение теоретические формы деятельности».⁸³

В дальнейшем с преодолением «пралогического» донаучного практически-обыденного мышления, функционирующего по принципу безрефлективного отображения связей в конкретных ситуациях, и развитием рационально-теоретического отношения к действительности наличные знания упорядочиваются и логически систематизируются.

Вообще говоря, бессистемных знаний не бывает. Отсылка Э. Нагеля к поваренной или телефонной книге как примеру бессистемных знаний, строго говоря, легковесна. Поваренная и

телефонная книги действительно бессистемны в смысле отсутствия необходимых связей между образующими их элементами, а потому не представляют знаний, хотя в самом естественном смысле слова «системность» они системны, так как упорядочены, не хаотичны и в силу этого пригодны для пользования.

⁸³ Лурия А. Р. Психология как историческая наука//История и психология. М., 1971. С. 54.

299

Системность научного знания в отличие от системности поваренных или телефонных книг означает демонстрацию необходимости взаимосвязи его внутренних элементов, что обеспечивает рационально-логическую реконструкцию сущности вещей, им (элементам) соответствующих.