Шопенгауэр: эстетическое безвольное созерцание

Данный раздел исследования в рамках главы, посвященной анализу эстетизации воли в художественной литературе, является своего рода главой в главе. Теперь необходимо разо­браться с онтологическими основаниями эстетизации воли, исходя из ее трактовки.

Шопенгауэр говорит о воле исходя из кантовских понятий. Основной тезис Шопенгауэра гласит: «Вещь в себе — только воля... Между тем слово воля... должно открыть нам внутрен­нюю сущность каждой вещи в природе. оно обозначает познанное вполне непосредственно и настолько известное, что мы знаем и понимаем, что такое воля, значительно лучше, чем что бы то ни было другое. понятие воли — единственное из всех возможных имеет свой источник не в явлении, не в созерцательном представлении, а исходит из внутренней глубины, из самого непосредственного сознания каждого; в нем каждый познает собственную индивидуальность в ее сущности, непосредственно, без какой-либо формы, даже формы субъекта и объекта, одно­временно оставаясь самим собой, так как здесь познающее и познанное совпадают»^[291]. Совпа­дение познающего со своим познанным ставит вопрос о познании как таковом, для которого Шопенгауэр вновь использует кантовское понятие познания a priori: «.то в явлении, что не обусловлено временем, пространством и причинностью, не может быть ни сведено к ним, ни объяснено ими и будет именно тем, в чем непосредственно возвещает о себе являющееся, вещь в себе. А состоит оно (познание как таковое) не в чем ином, как в a priori известных нам фор­мах всякого явления, общим выражением которых служит закон основания, чьи относящиеся к созерцательному познанию формы — (здесь мы имеем в виду только его) время, пространство и причинность»^[292]. Оговорка Шопенгауэра о созерцательности в скобках вовсе не случайна: она задает то направление, в котором будет развиваться концепция воли, постепенно переходя к проблеме чистого эстетического (безвольного) созерцания, отличающего художественного ге­ния.

Здесь мы должны обратиться к Канту, чтобы разобраться, какой смысл Кант вкладывает в понятие априорных знаний.

Если априорные знания просты и проницаемы в своей независимости от опытных зна­ний, форму которым они задают, то безусловность вещи в себе будет, наоборот непроницаемой, недоступной для познания, можно сказать, темной, в отличие от чистых (ясных) форм априор­ных знаний. Если Шопенгауэр называет волю вещью в себе, то он сопрягает ее (темноту) со своей безусловностью (внутренней глубиной для непосредственного сознания каждого).

ния воле и субъект именно вследствие этого перестает быть только индивидуальным и есть те­перь чистый, безвольный субъект познания, который уже не следит, согласно закону основания, за отношениями, а покоится и растворяется в устойчивом созерцании предстоящего объекта вне его связи с какими-либо другими объектами»^[296]. Такое познание для Шопенгауэра есть «искус­ство, творение гения»: «Оно воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи, существенное и постоянное во всех явлениях мира, и в зависимости от материала, в котором оно их воспроизводит, это — изобразительное искусство, поэзия или музыка»^[297].Что же приво­дит Шопенгауэра к эстетическому идеалу чистого безвольного созерцания и его пессимизму с этическим идеалом отказа и отрицания воли к жизни? Ответить на этот вопрос нам поможет ранее введенное понятие перенапряженной воли.

Воля проявляется в борьбе с внутренними довлеющими обстоятельствами (страх) и с внешними (окружение, мир, несущие опасности и страдания). Они создают напряженное состо­яние в человеке, подвергая его жизнь риску. В свою очередь, преодоление и снятие этого напряжения, связанные с проявлением воли, имеют свое экзистенциальное сближение цели с установкой. Таким образом, воля глубоко отлична от действия различных сил, она имеет со­вершенно иное стремление, полагающее свободу человека.

Нехватка воли или, напротив, соединение воли с различного рода влечениями усилива­ют волю таким образом, что они становятся ее движущими силами. Воля теперь не напрягается в противостоянии им, но перенапрягается в следовании влечениям. Для Шопенгауэра это напряжение свидетельствует о проявлении разлада воли, что становится основой решающего приговора воле: «Чем напряженнее воля, тем ярче проявление ее разлада, — тем сильнее, зна­чит, страдание. Мир, который был бы проявлением несравненно более напряженной воли к жизни, чем настоящий, являл бы тем большие страдания: он был бы, следовательно, адом»^[298]. Шопенгауэр не подходит к опыту самообладания, как это сделали стоики. Отождествляя волю со всеми желаниями, влечениями и вожделениями, явлениями как выражениями воли в каче­стве вещи в себе, Шопенгауэр приходит к отказу от воли, резигнации: «Согласно всему преды­дущему, отрицание воли к жизни, — иначе говоря, то, что называют полной резигнацией или святостью, всегда вытекает из квиетива воли, представляющего собой познание ее внутреннего разлада и ее роковой тщеты, которые обнаруживаются в страдании живущего.. Истинное спа­сение, искупление от жизни и страдания немыслимы без полного отрицания воли. ибо мы ви­дели выше, что воле к жизни всегда обеспечена жизнь и ее единственно реальной формой явля­ется настоящее, которого никто из людей никогда не может избыть, как бы ни властвовали в

315 явлении рождение и смерть» . Отождествление воли со стремлениями и влечениями неизбеж­но ведет, при отказе от влечений, к отказу от воли при познании мира как действия слепой во­ли. Шопенгауэр потому не может выделить и отличить волю от прочих стремлений и вожделе­ний, что для него не существует проблемы установки к действию и ее формирования.

Человек для Шопенгауэра уже оказывается в мире слепой воли, которой он не может противостоять, потому должен прийти к отказу от воли. Для Шопенгауэра нет проблемы фор­мирования установки, потому внутренний мир человека он приводит к эстетическому идеалу созерцания в безвольном субъекте. По этой причине для него невозможно всякое формирование действенной установки, ее заменяет бездейственное созерцание, которое философ находит воз­можным и необходимым для искусства. Эстетизм трактовки воли обращается с сознанием необходимости достижения безволия. Без установки не может быть проявления воли, так что Шопенгауэр признает окончательную победу мира слепой воли как довлеющих обстоятельств над человеком.