Эстетические мифологемы Платона
Платон устами Сократа одним из первых обращается к этимологии слова воля, которую Сократ выясняет с присущей ему в «Кратиле» импровизацией с вариациями на тему: «.воля (βουΐή) некоторым образом означает полет стрелы (βοϊή), а "соизволение" ["желание" — τa βούΐεσθαι] означает устремление и совет (βουΐεύεσθαι).
Все это, связанное с "представлением", очевидно, относится к "стрельбе", так же как и "безволие", которое, напротив, представляется несчастьем, как если бы кто-то не посылал стрел и не достигал своей цели, — того, что он хотел, о чем совещался и к чему стремился»[79]. Этимологический контекст может быть встроен и включен в уже имеющуюся трактовку, ведь Сократ уподобляет волю полету стрелы, бьющей в цель, что раскрывает волю как точное целевое действие. Однако рассуждение Сократа относится к высказыванию вроде «воли без стремления к цели не существует», свойственного началу исследования и первым его шагам в общих понятиях.Для исследователей философии Платона имеется трудность, связанная с построением в один ряд таких понятий как добро (добродетель), знание, воля вокруг ситуации свободного выбора и добровольного решения: «Но тогда встает следующий вопрос: если, по сути дела, добровольное тождественно знанию, а невольное — незнанию и противопоставление добровольного и невольного вообще имеет место только в пределах разумности, то какой смысл вводить дополнительное понятие "добровольного"? Ведь человек, знающий, что такое подлинное благо, не может. находиться в ситуации выбора между благом и злом[80]».
Эту трудность способна покрыть и превзойти еще одна трудность, происходящая из того, что, возможно, для греков вообще не существует воли в качестве проблемы, но актуальны такие понятия как мощь, свобода, и переход к понятию воли — это переход в совершенно другую эпоху человеческой истории: «Если античный человек — это существо мощи, существо которое может, то человек эпохи модерна — это существо воли, существо которое хочет (во- лит).
В этом смысле переход от сферы мощи к сфере воли знаменует собой порог между античным миром и миром эпохи модерна»[81]. Разрешить имеющееся затруднение, значит направить исследование к тому, чтобы увидеть, что для Платона представляет воля и свободный выбор.
Описывая и представляя в диалогах судьбы различных людей, иллюстрируя живыми образами свои идеи, Платон фиксирует противоречие между добром и злом, благим и дурным: «Что же до остальных душ, то у той, которая всего лучше последовала богу и уподобилась ему, голова возничего поднимается в занебесную область и несется в круговом движении по небесному своду; но ей не дают покоя кони, и она с трудом созерцает бытие. Другая душа то поднимается, то опускается — кони рвут так сильно, что она одно видит, а другое нет. Вслед за ними остальные души жадно стремятся кверху, но это им не под силу, и они носятся по кругу в глубине, топчут друг друга, напирают, пытаясь опередить одна другую. И вот возникает смятение, борьба, от напряжения их бросает в пот. Возничим с ними не справиться, многие калечатся, у многих часто ломаются крылья. Не смотря на крайние усилия, всем им не достичь созерцания [подлинного] бытия, и, отойдя, они довольствуются мнимым пропитанием. Мы же коснемся причины утраты крыльев: почему они отпадают у души? Причина здесь, видимо, такая: крылу от природы свойственна способность подымать тяжелое в высоту, где обитает род богов. А изо всего, что связано с телом, душа больше всего приобщилась к божественному — божественное же прекрасно, мудро, доблестно и так далее; этим вскармливаются и взращиваются крылья души, а от всего противоположного — от безобразного, дурного — она чахнет и гибнет»[82]. Разрешение противоречия между добром и злом явно не превращается в свободный выбор добра или зла.
Из второй речи Сократа о любви в «Федре» следует, что не существует свободного выбора между добром и злом, когда душа захвачена борьбой с собой в коллизии своего существования: она разрывается в противоположностях своих стремлений и вожделений, в невозможности для ума управлять способностями души.
В «Федре» устремлением к миру божественному и уподоблению образу жизни бога является любовь. Любовь можно было бы тогда признать истинным образом воли, по Платону: «Всякое стремление имеет цель — высокую или низкую, что зависит от направленности стремления. Отныне "эротический" момент целеполагания становится важнейшим достоянием любой будущей теории, рассматривающей проблему воле- ния»[83]. В согласии с вышеприведенной цитатой из Платона следует уточнить суждение о любовном элементе целеполагания и стремления: любовным является только стремление высшего и божественного начала в душе, стремление самого этого начала (ума) к созерцанию совершенной красоты и истины (в объекте любви), в то время как стремление к низкому (два рода стремления как способности души, уподобленные коням, управляемые умом-возничим) есть не что иное, как вожделение. Любовь как приобщение к божественному, как воплощение стремления к прекрасному, что делает само стремление прекрасным, предстает эстетизацией воли. В свою очередь, любовь тогда связана с волей, когда она порождается и управляется ей, но не вожделением, отождествляясь с волей как высшее стремление.
Итак, если для Платона не существует свободного выбора между добром и злом, благим и дурным, то только и единственно потому, что решительность, направленная к высшему познанию, уже располагает своей установкой свободного выбора, настроенного на цель (благо). Свободный выбор порожден самим же благом, которого душа смогла достичь в решительности своего высшего устремления. Именно решимость (сосредоточенность души), направленная к высшему благу порождает оппозицию добра и зла: зло человек не совершает добровольно, но по неведению, по утрате высшей цели. И эта решимость у Платона может быть эстетически изображена через любовь как приобщение и стремление к божественному, которое прекрасно. Абсолютная истина решительного стремления к благу для Платона имеет политический смысл и политическое значение, в чем мы можем извлечь для узловых точек исследования историческую (этическую и политическую идею) форму, в которой реализуется и определяется содержание воли.
Этой формой, воплощающей концентрацию души на стремлении к высшему благу, является добродетель, именуемая справедливостью, которая собирает вокруг себя остальные добродетели вроде мужества и рассудительности, поскольку именно она связана с политическим действием, поступком в стремлении к высшему благу, одновременно, будучи его целью, в то время как несправедливость связана с бездействием, замыканием в себе: «Даже возникая в одном человеке, она (несправедливость) производит все то, что ей свойственно совершать. Прежде всего она делает его бездейственным, так как он в раздоре и разладе с самим собой, он враг и самому себе и людям справедливым»[84]. Более того понятию формы через Платона можно придать смысл присутствия божественного (высшего стремления) и бессмертного начала в душе: «Но то, что находится в наилучшем состоянии, менее всего изменяется под воздействием другого. бог все менее должен принимать различные формы. невозможно и то, чтобы бог пожелал изменить самого себя; но, очевидно, каждый из богов пребывает попросту всегда в своей собственной форме»[85]. Самообладание у Платона настраивается на обретение добродетели рассудительности: «Нечто вроде порядка — вот что такое рассудительность: это власть над определенными удовольствиями и вожделениями — так ведь утверждают, приводя выражение "преодолеть самого себя"»[86]. Воля, проявленная в самообладании контролирует удовольствия и вожделения.
Решительность как стремление к высшему и общему благу определяет для Платона выбор философии в деле справедливого устроения государства: «.искони наблюдался какой-то разлад между философией и поэзией»[87]. Из государства изгоняются поэты и исключаются мифы, вносящие противоречие в божественную форму, повествующие о распрях между богами: «Боги не могут порождать зло. и даже слушать об этом вредно: всякий станет тогда извинять в себе зло, убежденный, что подобные дела совершают и совершали. А потому нам пора перестать рассказывать эти мифы, чтобы они не породили в наших юношах склонностях к поро- ку»[88].
В «Государстве» Платон говорит о формировании установок сознания (души) на основе правильно выстроенных речей в их истинном сосредоточении (складе): «Значит, ладная речь, благозвучие, благообразие и ладный ритм — это следствие простодушия: не того недомыслия, которое мы смягченно называем так — простодушием, но подлинно безупречного нравственнодуховного склада»[89]. Итак, эстетизация воли добродетельного образа жизни воплощается в прекрасном облике человека: «Если случится, что прекрасные нравственные свойства, таящиеся в душе какого-нибудь человека, будут согласовываться с его внешностью, поскольку у них будут иметься общие черты, это будет прекраснейшее зрелище для того, кто способен видеть»[90].Платон отличает души, отчужденные от высших стремлений, которые не могут обратиться к ним и запутываются в противоречии низших и высших стремлений. С другой стороны, есть души, обращенные к высшему миру идей и форм. Поэтому речь может идти об упорядочивании спонтанных и импульсивных действий, влечений, вожделений и управлении способностями через главную божественную часть души — ум. Как в «Федре», так и в «Государстве» справедливость выступает началом, что удерживает душу от низших стремлений и направляет ее в стремлении к высшему благу. Платон свободно обращается с поэзией, изгоняя вредных поэтов в деле воспитания стражей, которые воспевают те стремлениям души, что не подчиняются разуму. Платон отбрасывает ненужные для политики мифы, как раз для того, чтобы изобрести нужные мифы, определяющие справедливость главным условием выбора, определяющего судьбу, который тесно связан с жизнью полиса. Произведение мифа становится эстетической задачей и требует эстетического восприятия справедливости, чтобы сделать справедливый выбор прекрасным в своей сути.
Для Платона справедливость является не столько добродетелью частного лица, сколько добродетелью жизни полиса, в которую должен включиться каждый свободный человек. Прохождение дистанции смертоносного кругооборота в выборе своей судьбы имеет смысл, если выбор удачен и справедлив для полиса.
Рассказанная в мифе о загробных воздаяниях ситуация выбора, по Платону, отнюдь не индивидуальна, но вмещает в себя сообщество душ, что не отменяет исключительности выбора для каждой души. Здесь, по Делезу, Платон проводит отбор претендентов к политическому управлению: «Следует тщательно разобраться в каждой претензии, отличить истинных претендентов от ложных. Для достижения этой цели Платон опять- таки прибегает к иронии, ибо как только перед процедурой разделения на деле ставится задач отбора [претендентов], все происходит так, будто бы как раз для этого она и не годится — разделение подменяется мифом. Он позволяет строить ту модель, по которой уже можно судить о претендентах»[91]. Силой свободного выбора обладает справедливый и рассудительный человек: «Однодневные души! Вот начало другого оборота, смертоносного для смертного рода. Не вас получит по жребию гений, а вы его изберете сами. Добродетель не есть достояние кого- либо одного: почитая или не почитая ее, каждый приобщится к ней больше или меньше. Это вина избирающего: бог невиновен»[92][93]. Платон создает свою мифологему, в которой образ справедливости должен предстать в силе взвешенного, продуманного выбора себя, определяющего степень приобщения к добродетели: «После этих слов прорицателя сразу же подошел тот, кому достался первый жребий: он взял себе жизнь могущественнейшего тирана. Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив. Вообще говоря, немало тех, кто пришел с неба, попалось на этом, потому что они не были закалены в трудностях. А те, кто приходил с земли, производили выбор, не торопясь: веди они и сами испытали всякие трудности, да и видели их на примере других людей» . Тот, кто справедлив, сделает правильный для блага полиса выбор. Платон собирает вместе души, должные предстать перед выбором.Главную меру справедливости должны избрать участники дистанции смертоносного оборота при прохождении равнины Леты, где располагается предел напряженной ситуации выбора себя: здесь они должны вернуться к своему существованию, покинув владения смерти, для чего должны испить из реки, избавляющей от забот. Справедливый выбор здесь равен должной мере испитой воды, придающей забвению страдания смертоносного кругооборота, но не обращающей к будущей беззаботности и беспечности: «В меру все должны были испить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забы
вает»[94]. Воля справедливого выбора, знающего меру, также подлежит эстетизации через смежные темы других диалогов: «Вот теперь сила блага перенеслась у нас в природу прекрасного, ибо умеренность и соразмерность всюду становится красотой и добродетелью»[95]. Потенциал эстетизации воли в философии Платона раскрывается в объединении диалогов, освещающих с разных позиций одну тему.
Для Платона сущность воли раскрывается в силе справедливых решений, которые способен принять человек. И в этой справедливости размечается путь к политической практике: «Я скажу, что все справедливые люди с летами становятся правителями в своем государстве, если им этого хочется[96]. Для античной философии полагания «я хочу» и «я могу» стремятся к своему единству: «Знала или нет античная философия о возможном конфликте между тем, что я могу, и тем, что я волю, она определенно должна была понимать феномен свободы как нечто неотъемлемое от «я-могу», или могла бы, вероятно, определять его как совпадение «я-волю» и «я-могу»»[97]. Изгнание поэтов из идеального государства требует от Платона решительности в конструировании нужных мифологем как мощных аргументов идей, которые должны служить благу самого полиса. Такое обращение с мифами отличает не только диалог «Государство», но и «Федр»: «Отправить мифы на прогулку, приветствовать их, отправить их на каникулы — это превосходное решение khairein, которое одновременно обладает всеми этими значениями.»[98]. Смелость и ирония — две характеристики свободного и решительного обращения с мифами, которое осуществляет Платон в своей философии. Воля Платона, его khairesis, эстетичен в своей иронии и смелости. Справедлив и прекрасен выбор тех, кто познал добродетельную жизнь и готов посвятить себя политической жизни.
2.2
Еще по теме Эстетические мифологемы Платона:
- Шопенгауэр: эстетическое безвольное созерцание
- 2.2. Школа Аттика и комментирование Платона.
- Комментарии к Платону и работы по специальным платоническим проблемам.
- 2.3. Порфирий как комментатор Платона.
- Глава2. Комментарий Прокла Диадоха на АлкивиадI ПЛАТОНА: МЕТОДЫ ФИЛОСОФСКОГО ИСТОЛКОВАНИЯ.
- Бугай Дмитрий Владимирович. Прокл Диадох как комментатор Платона. Диссертация на соискание учёной степени кандидата философских наук. Москва - 2001, 2001
- Оглавление
- ЗАКЛЮЧЕНИЕ
- 3.6.2. Дионисийство Ницше
- Эстетизация (трактовки) воли
- ОГЛАВЛЕНИЕ